Виктор Пшеничный - Архангельские рассказы

Охотничий азарт охватил меня, сердце учащённо билось, руки автоматически, на ощупь, делали своё дело: отцепляли рыбу, насаживали наживку, забрасывали груз. Из-за темноты от сачка пришлось отказаться. Следующий, видимо очень крупный лещ оборвал поводок, но второй оставшийся поводок и крючок работали бесперебойно. Поклёвки продолжались непрерывно, как только груз донки достигал дна. Боясь запутаться в темноте, я оставил в работе только один спиннинг. Следующей добычей была сильная и вёрткая стерлядь, и, снимая её с крючка, я распорол левую кисть об её острые шипы, но, не обращая внимания на сильную боль, продолжал и продолжал эту бешеную ловлю в почти полной темноте августовской ночи.

Сверху от дома хозяев слышались их призывные крики, но у меня не хватило сил отказаться от неожиданно привалившей, долгожданной, выстраданной удачи. Ещё часа два я таскал и таскал из чёрной воды едва различимую рыбу, отдельные рыбины срывались в воду, другие бились на дне лодки, тем не менее своим шумом не отпугивая следующие жертвы. Последний громадный лещ шёл туго, мощно сопротивляясь, напористо дёргая лесу и сгибая спиннинг в дугу. У самой поверхности воды лещ изогнулся, ударил хвостом по воде и оборвал поводок вместе с крючком. После этого клёв резко прекратился, словно спасшийся лещ дал рыбе команду — отставить.

В полной темноте я пристал к берегу, собрал снасти, сложил в рюкзак рыбу и, сгибаясь под тяжестью ноши, полез на ощупь вверх по берегу, ориентируясь по силуэту дома на фоне светлеющего неба. У дома меня встретил хозяин в плаще, с фонарём, готовый идти на берег и спасать меня от неведомой беды. Кульминацией вечера была презентация улова хозяевам, которые с неподдельным восхищением разглядывали улов и нахваливали рыбака.

С тех пор прошло много лет. Так получилось, что с того дня я ни разу не рыбачил в этом месте, но до сих пор, встречаясь с Альбертом Ивановичем, разговоры начинаются с воспоминаний о той рыбалке: «Жена говорит мне, — вспоминал он, — ты по реке каждый день елозишь со своими самоловами, а рыбы едва на уху хватает, а человек за пару часов наловил рюкзак рыбы, и хоть бы что».

«Ну, Альберт Иванович, в чужих руках всяка рыбина толще кажется», — отвечаю я ему известной рыбацкой прибауткой, и оба мы с удовольствием хохочем.

Последняя пятница июня, запланированная для рыбалки на реке, с утра не радовала погодой. Сильный холодный северо-восточный ветер обдавал арктическим холодом. Среди архангельских рыбаков существует поверье, что, если дует восточный ветер, а тем более северо-восточный, на рыбалку не суйся, рыба клевать не будет. Мы целый день перезванивались с хозяином катера и спорили, отменить или не отменить вечерний выход катера на рыбалку. Я, повинуясь своему хорошему настроению и бездоказательной вере в удачу и благому предчувствию, уговаривал товарища не ломать планы, убеждая, что к вечеру ветер стихнет и мы славно отдохнём на воде и, наконец, договорились встретиться на стоянке катеров после работы, вечером.

Однако к вечеру ветер не ослабел. По тёмной речной воде прыгали белые барашки волн — верный признак длительного и сильного ненастья. Гавань была забита катерами. Никто не решался впустую жечь бензин и тратить время и наживку на бесполезную рыбалку. В некоторых катерах, забравшись в кабины, сидели мужики, топили печурки, баловались винцом, не решаясь покинуть спокойную бухту. Мы с Володей последовали их примеру. Я достал из рюкзака бутылку с оранжевым напитком. «Апельсиновка», — представил я напарнику своё изделие и объяснил, что это крепчайший самогон-первач, настоянный на апельсиновых корках. После двух выпитых стопок «апельсиновки» капитан подобрел, обрёл уверенность и завёл двигатель, мы отдали швартовые вышли из гавани и, подгоняемые попутным шквалистым ветром, пошли против течения к острову Кего, к его южной окраине, туда, где начинается Никольский рукав. Обогнув остров с юга и пройдя по рукаву около километра, мы встали на якорь под берег острова, который полностью закрыл нас от ветра.

На берегу лежали огромные штабеля брёвен для распиловки на Кегостровском лесозаводе. Сильно пахло гниющей корой и прелыми опилками. Мы стояли в десяти метрах от кромки обрывистого берега. Тёмная вода спокойно струилась вдоль бортов. Набили хлебом сетку-кормушку и с увесистым камнем опустили за борт. Насадили бойких червей-полосатиков на остро отточенные крючки, забросили донки, по две с каждого борта. Катер стоял в затишье, ветер почти не доставал нас, только градусник, закреплённый на кабине, показывал плюс один. Кончики спиннингов и натянутые лески едва вибрировали от сильного отливного течения, но поклёвок не было.

Одетые по-зимнему, в полушубки и меховые комбинезоны, согреваемые «апельсиновкой» изнутри, мы благодушно наслаждались спокойствием, запахом свежей воды, дерева, криками чаек, сладким предчувствием удачной рыбалки. Вот дрогнул гибкий кончик удилища, ещё и ещё. Я хватаю спиннинг, кручу катушку и вытаскиваю пучеглазого, обильно покрытого слизью ерша. «Это гонец», — добродушно комментирует напарник. Колючие гонцы нечасто, но уверенно атаковали наши снасти, и Володя, каждый раз снимая ерша с крючка, не уставал повторять: «Ещё один гонец, ещё один гонец». Подразумевалось, что ерши-гонцы дают нам знать, что на подходе основные рыбьи косяки.

Ещё около часа мы сосредоточенно таскали гонцов, попивали «апельсиновку», неторопливо обменивались прогнозами на рыбалку. Вдруг ближайший ко мне кончик спиннинга и натянутая туго леска часто затряслись, завибрировали, показывая, что ерши привели к наживке леща. После непродолжительной паузы кончик снова завибрировал, и я подсёк невидимую рыбу. Выбирая катушкой лесу, сразу почувствовал тугие, упругие толчки, которые передавались по натянутой снасти и удилищу в руку. Подматывая леску, кричу напарнику: «Подсачник, давай подсачник!». На поверхности показывается лещ, он упирается, шлёпает хвостом по воде, пытается нырнуть в глубину, но тугая леска и течение поднимают его опять на поверхность воды. Я натянутой леской поднимаю голову леща из воды и, не давая слабины, плавно подматываю катушкой лесу и направляю его, лежащего на боку, в подставленный товарищем сачок. «Ого, килограммовый!» — задорно поблёскивая очками, говорит он, протягивая мне сачок. Лещ бьется в сетке подсачника, я с удовольствием разглядываю его вытянутые трубой губы, желтовато-серебряную чешую боков и тёмно-зелёную спину. Через минуту затрещал, завибрировал спиннинг у Володи, видать, гонцы действительно привели хороший лещовый косяк. Помогаю подсачником поднять и эту добычу.

Холодный шквалистый ветер загнал в протоку косяки рыбы, и она жадно набросилась на нашу наживку. Обычно лещ, держась головой вниз, своими губами-трубой всасывает со дна наживку и, когда чувствует, что укололся о крючок, трясёт головой, стараясь избавиться от опасности. Эта вибрация по натянутой течением леске и передаётся на кончик удилища.