Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

Эсме тихо, безучастно отвечала:

— Хорошо, я уйду. Только сына отпустите со мной. И дом, и земля, и богатство — пусть все достанется вам, я вернусь к своему отцу. Ничего мне от вас не надо. Только сына отдайте.

— Это невозможно, — ответил Мустафа. — Тебе нельзя взять Хасана с собой.

— Что ж, тогда и я остаюсь. Никуда без сына не уйду. Не могу я покинуть его.

— Ты не можешь взять Хасана. Если решила уходить, то без него. Мальчишку тебе никто не отдаст. Я говорю об этом только из жалости к тебе. Я не считаю, что ты виновата в смерти брата, но знай, тебя все равно убьют. И скоро.

— Умоляю, ага, пойми меня. Без сына я не могу уйти. Если уж мне суждено погибнуть, то пусть рядом с ним. Все равно без него мне не жить.

Мустафа встал. Высокий, плечистый, широкоскулый, глаза налиты кровью. При взгляде на его лицо мальчика охватила дрожь. Дядя сделал несколько шагов в его сторону. В темноте Мустафа казался еще крупнее, чем был на самом деле. Хасан знал, что его мать убьют. Волна любви к дяде за то, что он пытался ее спасти, захлестнула мальчика. Больше всего на свете он хотел спасти свою мать.

После этого случая в доме и во всей деревне наступило затишье. Бабка больше не плакала, не упоминала о ненавистной невестке, даже Зада притихла. Со дня похорон отца еще ни разу не воцарялась в доме такая тягостная атмосфера. Прошло десять дней. По ночам мать сидела на кровати, водила гребнем по распущенным волосам. Прислушивалась к каждому шороху, вздрагивала. Иногда она ходила из комнаты в комнату, и в каждом ее движении сквозил испуг.

На одиннадцатую ночь ударом ноги выбили дверь спальни. Трое, стоя на пороге, выстрелили по кровати. Матери в комнате не было. Свет электрических фонариков заметался по углам. Еще и еще стреляли по пустой кровати. Хасан скорчился в углу, обессилев от страха. Его заметили. Носок сапога вонзился в его ребра.

— Подлый мальчишка! Ублюдок! — Его еще раз пнули сапогом. — Куда убежала эта шлюха, твоя мать?

Хасан молчал.

— Все равно ее настигнет наша кара! Даже если спрячется в птичье гнездо, забьется в змеиную нору. Не сегодня, так завтра найдем, разорвем на куски. Кровь племянника Халиля взывает к мести. Пока она жива, нет покоя его останкам.

Хасан не проронил ни звука, но он узнал этих людей. Это был бабушкин брат с сыновьями.

Мужчины обшарили весь дом, но Эсме так и не нашли. И чтобы отвести душу, избили Хасана.

— Нечего жалеть этого гаденыша! — орали они. — Он живет бок о бок с убийцей своего отца, прощает ей все. Хуже грязного свиненыша этот ублюдок.

Наконец они ушли.

Оказывается, Эсме еще издалека услышала их шаги, тихонько выбралась из дома и побежала в участок. Там она рассказала обо всем. Наутро Эсме в сопровождении пятнадцати жандармов вернулась в деревню. Но нападавших уже и след простыл. Дело дошло до прокурора. Эсме сделала заявление на его имя: «Девери угрожают мне смертью. В случае моей гибели знайте, что это их рук дело, и в первую очередь — деверя Али».

Какой шум поднялся в деревне да и по всей округе! Бабка упрямо твердила:

— Все равно ей конец, даже если схоронится в кованом сундуке.

Эсме тоже знала, что обречена. Объятая страхом, она до рассвета сидела на кровати и все чесала и чесала волосы, не решаясь склонить голову на подушку.

Мустафа приходил еще несколько раз. Он очень боялся, как бы его не увидели, и прокрадывался тайком, под покровом ночи. Он заклинал Эсме ради всего святого бежать из деревни.

— Не вынуждай нас проливать кровь, сестричка. Здесь и так слишком много лилось крови, а скоро и мы все в ней захлебнемся. Пока твое сердце бьется, мы не вправе считать себя людьми. Ведь на наших глазах, можно сказать, ты руками своего любовника убила нашего брата. Уходи, сестра, уходи.

— Ты знаешь, без сына я не уйду, — с вызовом отвечала Эсме. — Уж лучше убейте меня.

— Никто тебе сына не отдаст. Уходи без него, Эсме.

— Нет.

В одну из таких тревожных ночей Эсме, как всегда, сидела с гребнем в руках на краю постели. Вдруг руки ее замерли, гребень застрял в распущенных волосах. Она в упор посмотрела на Хасана, их взгляды встретились. И тотчас Эсме вскочила с кровати. Ей не пришлось тратить время на одевание, она теперь не раздевалась по ночам. Она направилась к сундуку, решительно подняла крышку. Хасан тоже встал, оделся, взял в руки ружье. Из сундука повеяло ароматом диких яблок. Мать уложила вещи в маленький узелок, и они, рука в руке, вышли из дома.

Шагали всю ночь, к рассвету достигли Бозкуйу. Если б они успели добраться до леса, то были бы спасены. В лесу их не отыскали бы. А местность вокруг Бозкуйу пустынная и голая, беглецы были видны со всех сторон, как на большом блюде.

Позади, все в пыли, показались скачущие всадники. Мать с сыном спрятались в колючих кустах. Но их без труда обнаружили, выволокли из укрытия. Мустафа тоже принимал участие в погоне. Хасана подхватили под мышки и посадили на лошадь к Мустафе. Мальчик молчал.

— Счастливого пути, Эсме, — бросил Мустафа через плечо. — Иди куда хочешь.

Всадники повернули коней. Хасан очень устал, так что по пути домой, сидя на лошади Мустафы, задремал и проснулся уже в деревне. Едва волоча ноги, поднялся в комнату и свалился прямо на пол, подкошенный тяжелым сном. Пришел в себя лишь на рассвете другого дня. Его разбудили бабушкины рыдания. Она опять проклинала невестку, убийцу сына. Хасана удивили слова: «Как только отберем у нее сына…» И тогда он опрометью кинулся к дому, где жил с матерью.

Эсме, увидев сына целым и невредимым, засмеялась, прижала его к себе. Хасан не мог взглянуть ей в лицо. А из бабкиного дома доносился похожий на вой плач.

После этого случая деревенские попритихли. С Эсме никто не заговаривал, даже старались делать вид, будто не замечают ее вовсе: нет, мол, и никогда не было такого человека в их деревне.

Хасану не везло: куда бы он ни пошел, что бы ни делал, в какую бы сторону ни смотрел, везде его взгляд натыкался на бабушку, плачущую, ласковую, причитающую, взывающую к мести. Все жители деревни — и стар и мал — словно сговорились: в его присутствии обсуждали подробности смерти отца, недобрым словом поминали его самого и мать, сокрушались о судьбе старухи, которая тает на глазах от тоски и печали.

Деревня спала. Только петух трижды прокукарекал и словно поперхнулся криком. Какая-то псина подвывала в отдалении. Эсме боялась собачьего воя. Всякий раз, когда его слышала, волосы на голове у нее шевелились от страха и с уст невольно срывались слова молитвы.

Хасан заговорил. В кромешной тьме он не видел матери, не слышал ее дыхания. Если бы уловил хотя бы шорох, не смог бы разжать губ, Хасан знал это наверняка.

— Мы сейчас отправимся в путь. Но пойдем другой дорогой. Если они опять нагонят нас, я спрячусь в кустах, они меня не найдут и вернутся ни с чем. А когда скроются, я догоню тебя. Согласна?