Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма

Придвинув Лили кресло, Йозеф сам присел на край стола и улыбнулся, надеясь тем самым создать непринужденность и скрыть беспокойство. Бабочки не только расположились на гардинном карнизе, но и, похоже, обжились у него в животе. Он огладил бороду.

– Вы сегодня славно выглядите, моя дорогая. Как всегда, впрочем, как всегда.

Лили перебирала складки юбки.

– Я сказала старухе, что в полоску не надену, но она сказала, что надо.

– Никогда так больше не будет, – быстро сказал Йозеф. – Вы сами станете выбирать себе одежду – шелка, атласы, бархат, ситец, с отделкой из кружева или перьев, – всё, к чему будете благосклонны. Мы найдем портниху…

– Мне все равно, что на мне надето, лишь бы не полоски сверху к земле.

– Хорошо. – Йозеф усомнился, долго ли продлится объявленное Лили безразличие к одежде. – Может, тогда украшения.

– У меня уже есть браслет. – Лили потянула за рукав – показать сплетенное из травы кольцо, отделанное высохшими цветками обычных маргариток. – Беньямин мне сделал.

Йозеф поджал губы.

– О.

Выбрав одну цветочную головку, она оборвала на ней лепестки один за другим.

– Любит, не любит…

– Бриллианты и жемчуг быстрее ответят на этот вопрос. Или, быть может, вы предпочитаете сапфиры? – Лили не ответила, и он вернулся к себе в кресло, повозился с бумагами. Мальчишке так или иначе придется уйти. – Итак, моя дорогая, у меня к вам еще несколько вопросов. Надеюсь на ваши откровенные ответы. – Она подняла взгляд. – Вы знаете женщину по имени Берта Паппенхайм? – Он подался вперед, пристально вглядываясь ей в лицо.

Лили покачала головой.

– Люди часто теряют имена. Имена проваливаются в ямы, их съедают дикие звери. Иногда их уносит ветер.

– Все так, все так. – Йозеф решил не обращать внимания на это бессмысленное заявление. – Не исключено, что фройляйн Паппенхайм использовала другое имя. – Он помедлил и добавил мягко: – Анна, к примеру.

– Она в вас влюбилась?

Йозеф охнул.

– Откуда… – Но тут же спохватился. Значит, Лили знала Берту. Далее следует двигаться осторожно – если он хочет выяснить, не по поручению ли бывшей пациентки здесь эта девушка, не создавать ли ему неприятности. – Как себя чувствует фройляйн Паппенхайм? – спросил он. – Последний раз я слышал, она в Мюнхене с матерью.

– Мы никогда не встречались. Я о ней где-то слышала, – уклончиво сказала Лили. – Она не писательницей стала? Или работорговкой? 59Не думаю, что она все еще жива.

– Полагаю, жива. – Возражая ей, Йозеф уже отбросил эти мысли. Лили явно знала слишком мало. – А герр доктор Зигмунд Фрейд?

– Ficken [97], — ответила Лили.

У Йозефа глаза на лоб вылезли.

– Продолжайте.

– Кто-то мне говорил, что у него Geschlechtsverkher [98] с мозгом, – сказала она с бесовской улыбкой, какую он раньше у нее не видел.

– Вы знакомы?

– О нет. Каким образом?

– Он живет недалеко отсюда, – сказал Йозеф, вновь вглядываясь в нее. – Берггассе, 19.

– В Вене? – Лили нахмурила лоб. – Ая думала, он…

– Да?

– Нет, все верно. Я перепутала.

Йозеф подождал, но Лили обратила свое внимание на бабочек. Одна села ей на протянутую руку. Губы у девушки задвигались, и ему показалось, что она либо произносит заклинание, либо рассказывает историю, хотя ни единого слова не услышал. Он откашлялся.

– Вы Беньямина сегодня видели?

– Он в саду, ест хлеб с медом. Прилетел дрозд, поклевал. – Она глянула на Йозефа, и бабочка тут же спорхнула. – Наша любимая еда – после абрикосов и вишен. И мы оба ненавидим суп – особенно старухин.

– У него довольно серьезные травмы. – Йозеф помолчал. – Насколько я понимаю, вы знаете человека, который их нанес.

– Белый ворон.

Йозеф записал сказанное. Он-то думал, что в мифологии какой-то забытой расы белая ворона пророчила последний путь человечества. Позже можно проверить. А потом он вспомнил, как Беньямин описывал Клингеманна: светлые волосы, почти белые.

– Расскажите мне о нем. – Она не ответила, и он добавил: – Вас он тоже обижал, Лили?

– Одна к печали, – пробормотала она.

– Две на веселье, – поддержал он, продолжая детскую песенку 60. Затем подошел и положил ей руку на плечо, слегка сжал его. Пальцы его двинулись вдоль ее шеи, к милой ямке, едва видимой над кружевом лифа. – Одна, может, и к печали, зато вдвоем – уже на веселье…

– Семь – на тайну…

– Поведайте мне вашу тайну, Лили. Она про «Телему»? Вас держали узницей в этом клятом клубе? Что там произошло? Как вас обижали? Этого больше не случится.

И им это еще припомнится. – Он склонился еще ближе, коснулся губами коротких кудряшек у нее на макушке. – Ну же, мне можно доверять. Расскажите мне все.

– Столько тайн найдется, но про них молчок, – прошептала Лили. – Я правда могу вам доверять?

– Конечно, дорогая моя. Лучше друга вам не найти… и, конечно, я бы сблизился гораздо больше…

– Но я вам уже доверяла, и смотрите, что случилось.

Йозеф уронил руку с ее плеча. Он выпрямился и посмотрел на нее вопросительно.

– Я не…

– Вы же обещали мне уничтожить чудовище.

– Скажите мне его имя, и я отдам его правосудию.

Лили покачала головой.

– Его имя – самая большая тайна тайн. Лишь еще один человек его знает. Но пока не вспомнил. – Йозеф заметил, как ее пальцы забрались в рукав и вцепились в плетеный травяной браслет. – Я вам вот что скажу… – она заговорила тише, —.. чудовище прячется в самом безопасном месте на свете.

– О? И где же?

– В прошлом.

– Понятно. – Йозеф скрыл улыбку. – Мы можем туда отправиться?

– Нет нужды. Он прямо здесь. Прошлое хранит его так хорошо, что любой, кто на него случайно наткнется, и пальцем не шевельнет, чтобы ему навредить. Но я знаю. А поскольку чудовище не знает, что я знаю, только я и могу… – Она умолкла, чтобы сдуть несколько бабочек, паривших у нее перед лицом. – Да, я возьму его за левую ногу и сброшу с лестницы.

– Вы пока идите, дорогая моя. – Йозеф вздохнул. – Позже еще поговорим. – Пусть пока их сеансы будут краткими и сладостными. Краткими и горько-сладостными, поправил он себя, еще раз вздохнув: прогресс невелик. Но она хотя бы не отшатнулась от его прикосновений. Он расправил плечи. Самое время разобраться с соперником.

Йозеф застал Беньямина на Kuchengarten [99]– тот копал морковь с поразительным почтением: отрясал с нее землю, отрывал желтеющую ботву и складывал корнеплоды в корзину так, будто это хрупкие цветы. Йозеф понаблюдал за ним молча, и настроение у него улучшилось: его одолели школярские мысли о фаллических формах этих овощей – больших и маленьких, тощих или коротких и толстых; коренья шишковатые и перекрученные, узловатые или занятно оплетенные, словно венами, – как любой человеческий орган.

– Любишь морковь? – спросил он ворчливо. Беньямин глянул на Йозефа, кивнул и продолжил копать.