Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма

– Я думала, мне показалось. Решила, что мыши, но нет. Как вы сбежали? – Я не отвечаю, она подходит поближе и пристально смотрит на Даниила. – Господи, откормить бы тебя.

– Не дам я себя съесть, – рычит он.

– Всякое мясо ела, но не такое. – Ведьма смеется. Неприятно. – Но кое-кто – пробовал, видимо.

– Wynocha stąd! Idz stąd! – Даниил вздергивает себя на ноги. От этого усилия он вскрикивает. – Убирайся отсюда! Уходи!

Ведьма хмурится.

– Поляк? – Она пялится на него, а лоб у нее весь сморщивается, так усиленно она соображает. – Есть мысль. Если они решат…

– Оставь нас в покое. – Я потрясаю своим оружием и подношу металлический наконечник так близко к ее лицу, что ведьма отпрыгивает. – Уходи.

– Я не собираюсь вам вредить. – Она изображает улыбку. – Я – как вы. Мы все убежали. Мне кажется, мы можем друг другу помочь.

– Как? – Я опускаю тяпку, но все равно держу ее крепко – на всякий случай. – Как ты нам можешь помочь?

– Ну, начнем с того, что вот это больно небось. – Она показывает на плечо Даниила. – Похоже, вывих. Я могу легко исправить… – Она умолкает. – И очень быстро – если вы дадите слово, что скажете им, как я была с вами добра и помогала вам.

Мы с Даниилом смотрим друг на друга.

– А еще, – продолжает она, – я вас покормлю. Это вы им тоже скажете. – Опять умолкла. – Но, самое главное, я вас отведу в безопасное место. За это мальчик пусть научит меня польскому… простое что-нибудь, чтоб как-то обходиться. – Глаза у нее затуманиваются. – В конце концов, почему меня нужно наказывать за то, что я выполняла приказы? Мы все знали, что будет тому, кто воспротивится. Я все делала только по приказу. Какой смысл говорить им, что это было в интересах науки. – Она подходит ближе, смотрит прямо на Даниила. – Опиши мне город в Польше, который я бы назвала родным. Понимаешь?

Теперь-то я понимаю, что ведьма делает. Она рассчитывает, что он с ней поговорит, как Ханна когда-то со мной. Она охотится за Данииловыми воспоминаниями – чтобы придумать свою мерзкую историю. Не успеваю я его опередить, как он уже все решил.

– Verpiss dich! [129]

Прямой отказ Даниила никакого особого впечатления на ведьму не производит. Она усаживается на верстак, распутывает волосы.

– Как хочешь. Оставайся калекой до конца своих дней. Умирай с голоду. Но помни, я могу тебя вывести отсюда. Шведы пришли спасать женщин и детей до того, как сюда заявятся союзники. Янки, бриты, русские – они все кровожадные варвары и изведут всех немцев, хоть невинных, хоть нет. – Она смотрит на меня многозначительно. – Сама знаешь, что будет, если они нас найдут.

Где-то рядом принимается нашептывать голос Грет. «Злодеи вошли в дом, betrunken wie Herren, и втащили за собой юную девушку». Я шумно сглатываю и закрываю уши руками, хотя знаю – она у меня в голове. Рот у ведьмы все еще двигается, а Даниил пялится в пол, но вдруг вскидывается и затыкает ее воплем до того громким, что я слышу его даже зажатыми ушами.

– Ладно! – Он смотрит на меня, и я убираю руки от головы. – Ладно, расскажу.

– Хорошо, – говорит она. – Очень разумно. С чего начнем?

– Сначала исправь ему руку, – требую я, и в тот же миг Даниил спрашивает, как ее зовут.

– Будет больно. – Ведьма, говоря это, улыбается. – Но быстро пройдет. Меня? Меня зовут… Агнешка. – Враки. Сразу понятно – слишком уж долгое было молчание. – А тебя?

Я улыбаюсь. Мы вдвоем можем и сыграть в такое.

– Меня зовут Лили. А его Беньямин. Теперь давай, поправь ему руку.

– Я знаю несколько польских слов, Беньямин, – говорит она, обращаясь к Даниилу, а на меня – ноль внимания. – Chleb, woda, kiełbasa. Как у меня с произношением?

Кивает.

– Хлеб, вода, колбаса.

– Piwo, wino …

– Пиво. Вино.

– Ser? Proszę?

– Сыр, – говорит он, а потом смотрит растерянно. – А proszę значит «пожалуйста».

– Nie rań mnie! – Она смотрит на него в упор. – Dlaczego to robisz? Bóg mi pomoże.

Даниил трудится ртом.

– Первое значит «Перестаньте делать мне больно». Второе – «Зачем вы это делаете?» А последнее – «Господи, помоги мне», – говорит он тихим невыразительным голосом.

– Так я и думала. Ты не представляешь, сколько раз меня вынуждали это слушать. Запоминаешь через какое-то время. – Агнешка слезает с верстака. – Ну, вроде ничего… теперь давай-ка плечо. Снимай куртку. Ляг тут.

Я иду помочь, волоча за собой тяпку. Даниил морщится от ведьминого касания. Тело у него пурпурно-черное – кроме тех мест, где укусы и ободрано, откуда сочится кровь и прозрачная жидкость, и там, где распухло и теперь стало мерзкого буро-желтого цвета. Он боится и очень старается этого не показывать. Я сжимаю ему здоровую руку, чтоб он знал: я с ведьмы глаз не спускаю.

– Повернись на живот, – приказывает Агнешка. – Придвинься. Давай. Давай. Надо, чтоб рука свисала.

– Не смей делать ему больно, – ворчу я.

– Не болтай чепухи, – говорит она быстро и крепко хватает его за руку повыше локтя. Другой рукой берет за запястье и дергает. Даниил орет – жуткий звук, рот у него делается громадный, как целая темная пещера. Я уже замахиваюсь тяпкой, но слышу, как он стонет от облегчения. Что бы она там ни сделала, эта ведьма, рука у него опять смотрится как обычно.

– Dziękuję, – шепчет он. Глаза у него закрыты. – Спасибо.

Ведьма повторяет это слово несколько раз – его она, похоже, не знала, – а потом снимает фартук, складывает его так, чтоб получилась перевязь. – Пусть отдохнет. А ты – пошли со мной.

– Нет. Зачем? – Я хочу остаться с Даниилом. Лицо у него все в поту, и он опять тихо и ужасно пыхтит. У себя в голове я записываю еще кусочек истории: «После обеда состояние юноши ухудшилось. Внутренние повреждения оказались явно серьезнее предполагаемого: у него развился жар, он метался и бредил».

Ведьма прерывает меня.

– Хватит мечтать, девонька, если есть хочешь. И не забудь, ему нужна будет вода.

Я нехотя иду по тропинкам за Агнешкой, они усыпаны опавшими фасолевыми цветками, что похожи на раздавленных бабочек; кое-какие из родительских побегов уже гнутся под тяжестью набухших стручков. Ведьма открывает дверь в башню, и я задерживаю дыхание и зажимаю нос: тут едко смердит голубиным дерьмом. Птицы пугаются и взлетают в метели сброшенных перьев: Госпожа Холле трясет одеялом. Когда воздух наконец успокаивается, я вижу, что круглые стены от пола до потолка в гнездовых полках, вделанных в толщу кирпича. Посередине из горы помета торчит деревянный столб. У него две крепкие рукоятки под прямыми углами, к ним приделаны лестницы, и, когда ведьма принимается карабкаться по ближайшей наверх, голуби взлетают вновь.

– Дурдом, – говорит она, но не тот, на который я надеялась, и моя история бежит меня. Персонажи делаются расплывчатыми: поверх Гудрун наслоилась Грет, а когда я пытаюсь представить Беньямина, вижу только Даниила. Даже Йозеф уплывает в прошлое, так ему и надо. Может, я для него – призрак… А Лили шла по коридору от него – и стала совсем маленькая, далеко. Йозеф побежал, гулко топая по полированному дереву, но каждый шаг лишь увеличивал разрыв, пока Лили стала не больше бледной тени, призрака, видения, существа лунного света.