Михаил Тарковский - Енисейские очерки

— Еще психическая атака у немцев была. Все пьяные, рука к руке идут (дядя Илья показал, как касаются немцы друг друга поднятыми локтями) — стреляют.

— Сколько до них?

— 150 метров. Мы стрелять начнем — лягут, потом снова идут.

— Ты попадал в немца-то?

— Да ну! Все врут! Попал — не попал, ты откуда знаешь, кто куда попал? Снайпер дело другое.

— А ты вроде на снайпера учился.

— Не стал снайпером — обучаться надо было 6 месяцев, а я месяц проучился.

— А у тебя что за оружие было?

— Карабин кавалерийский… Как в атаку? Один встает: "За мной!", ну и подымаются, по два, по три, потом все. В фильмах все неправильно показывают: шквал огня и все в атаку. При таком огне ты и встать-то не сможешь, не то что в штыковую.

— А потом что было?

— А что потом? Ранило. Наградили и обратно в часть. Два раза ранен был. А воевали: Белоруссия, Литва, Латвия. Была там такая Курляндская группировка. Ранило? Шрапнель — сначала суда, потом сюда, (дядя Илья показывает на ногу, на руку) если б ударила в голову, у меня бы две дырки бы получились.

Еще спрашиваю про награды.

— Какие награды? Медали "За Отвагу". 2 было. Одну потерял. Вторую как получил? Тоже так, — дядя Илья отмахивается, — там никто толком не знает, не мое это — начальства дело. Я же не за награду воюю — правильно?

Короче идем с передовой, у меня провода моток на спине. И слышу командир зовет. Я иду, не откликаюсь. Докричался. Обратно на передовую посылает — доложить там что-то. А я только что оттуда, да еще провод этот. Он подзывает солдата: " Возьми провод у него". Отдал провод и назад, на передовую, а неохота — страшное дело! Так не хотел идти. Сходил, доложил, что нужно. Возвращаюсь, уже чуть не наутро. Вижу — что-то копают тут… В общем, все, кто тогда шли со мной, и начальство, и солдаты — все полегли, 32 раненых и 11 убито. Снаряд. Опять Господь уберег.

— А еще что было?

— Зубами порваный провод соединил, а потом огонь корректировал… — Дядя Илья помолчал, сказал:

— В Белоруссии ни одного дома не было целого, трубы где торчат только. Шли по лесу колонной, вдруг остановка. Я шустрый был, вперед пробрался — что такое? На сосне висит женщина молодая, в чем мать родила. Косы… до сих пор перед глазами стоят… льняные. А под ней банки от консервов — жрали… Пожрали и уехали: моторизированные, б…!

Помолчали.

— А медаль как потерял?

— Она у меня в кармане лежала, командир говорит: "Почему не носишь?" Я надел, носом то рыл, когда землю и потерял.

— И сколько времени тебя дома не было?

— 2 года и 6 месяцев, — посчитал дядя Илья.

— А победу где встретил?

— В госпитале в Ленинграде. Помню баба идет, толстенная, в дверь только боком проходит. Под кублуками паркет прогибается. А она пробовала еду нашу, годится или нет. Наши ржут: "Опробывалась!" Это к слову… А победу — в госпитале. А вообще земля слухом пользуется, еще победы нет а слух уже был, что с Америкой вражда идет. А с победой так было: ночью проснулся — гул идет. "Чо такое?", — спрашиваю спросонья. А мне: "Кричи ура — победа!" А назавтра Сталин говорил. Немного сказал — поздравил всех. И всем выдали — по чекушке вина, бутылку минеральной воды, бутылку пива. Я пива отпил. А больше не хотел почему-то. А днем народ пошел к больнице, а там загородка — как пики. И вдоль загородки побежали все… К нам… Поздравляют… Что было! — Пла… плачут все… — говорит дядя Илья срывающимся голосом, вскакивает, уходит, гремит умывальником, вытирает лицо. Возвращается. Отрывисто бросает: — Извини.

Молчим.

— А что потом? Потом домой. Посчитали, комиссовали, выдали деньги посадили опять в телячий вагон, и поехали, только не через Москву, а северной дорогой, через Пермь мы выехали. Приехали в ноябре, 28 числа домой попал. На самолете. Не ждали особо— телеграммы не давал. Что жив знали. Писал. До Сумарокова на самолете долетели, до Мирного на конях. А от Мирного пешком. Все кони в Арвамке, даже водовозные, сено возят. Пешком пошли. И только я в избу зашел — мне фуфайку не дали снять — все бегут, все целуются. Я утром поднялся — веришь — нет: весь в пузырях!

Прощаюсь с дядей Ильей, иду к дяде Толе. Сияет солнце, снег как железный. Дядя Толя в сараюшке, там рассада и он ставит электрообогреватель, потому что на улице снова мороз.

— Дядя Толя, расскажете, как воевали?

— Да я мало и был-то совсем… Да и вообще рассказывать не любитель.

— Да уж сколько был. О себе расскажите.

— Родился я здесь в Бахте 25 апреля 1925 года. 3 класса закончил с горем пополам, и то убежал. В Мирном мы учились тогда… А в 40-ом году на охоту пошел. Работал сразу в колхозе. В 43 году призван в армию, в июне месяце, не помню точно — в двадцатых числах. Сначала — в Красноярск, потом на пересыльный пункт в Канск. В Канске в бане помыли. Мы там как на карантине были — до ноября. Сено косили, бондарили, бочки ремонтировали. На рыбалку меня посылали дней на 15–20. Бреднем рыбачили на Кане. На охоту ходил за косачами для воинской части.

— Так не для колхоза работали?

— Покос и для части и для колхоза, а остальное — бочки, и рыбалка, и охота — все для части. В общем, на охоте я пробыл до 22 ноября.

— А потом?

— Потом сразу в маршевую роту на передовую.

— А ехали — в телячьем вагоне? — уже со знаньем дела спросил я.

— В нем и ехали. Двойные нары. Буржуйка на вагон. Сухой паек. Кипяток на остановках. Дрова там же. И на 1 Белорусский фронт.

Дядя Толя на редкость немногословен, каждое слово приходится вытягивать.

— И сколько времени ехали всего?

— Да недели две ехали. А до передовой на своих ногах трое суток. По шоссейной дороге. Строем. Разбитая деревушка — дошли до нее. Сутки пробыли, а потом уже на самую передовую.

— А ранило как?

— В атаки мелкие ночные ходили. И ранило в руку. Под Витебском наступление было. Артподготовка сначала, а потом пошли — и ранило. Весь полк разбило — 15 человек осталось.

— А как назывались-то вы?

— 274-я стрелковая дивизия.

— Дядя Толь, ну а передовая-то что из себя представляла?

— Что представляла… Траншеи нарыты и в них люди сидят.

— Самим приходилось копать?

— Да нет, там война-то уж прошла. Все накопано, так только — для себя чего подправишь.

Дядя Толя снова возвращается к наступлению под Витебском, где его ранило:

— В общем артподготовка часа два шла. Наши начали, немцы тоже стреляют, тоже артподготовка. Потом в наступление, сначала солдаты, потом техника.

— А до немцев сколько?

— Метров 300, а то и меньше. Видишь их хорошо. В общем с восьми утра начали, а закончили бой в темноте только.

— А какое оружие было?

— У меня? Винтовка мосинская. Немцы отступают, за ними идешь, где-то ляжешь, ждешь. лупят из всего. Авиация задействована. А ранило в темноте уже. В руку осколком. Снаряд взорвался. — дядя Толя закругляет разговор, короче, где должны были выбить, там выбили, а до Витебска тогда не дошли.