Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Ладно, кончай! — сердито сказал Муртаза, забирая продукты. — Терпеть не могу фамильярностей. — И вышел из лавки.

— Эх, дурак дураком! — проговорил Нух ему вслед. — И злой дурак, хуже собаки! Вот разве что выносливый, как мул. Нет ему покоя ни днем, ни ночью. И что ему неймется? Ведь совсем измотался, еле на ногах держится, как командиром стал. Но чистоту навел, порядок в этой комнате военно-спортивной команды. Все блестит!

— Я тут слышал, что начальник ткацкого цеха хочет под него мину подложить, — сказал бакалейщик.

У контролера Нуха даже глаза заблестели.

— От кого слышал?

— Бекир Камбала с Тощим Неджипом тут беседу вели. Сказывали, что начальник цеха пожаловался на Муртазу техническому директору, а тот вроде бы даже ухом не повел… Это верно?

— Точно! Все очень удивлялись. Мне говорят: «А ты чего молчишь?» А что я? Я ведь знаю вероломство Кямурана!.. Они здорово все подстроили, как его проучить, только не вышло.

— А мне известно, что начальник цеха все равно с ним сведет счеты.

— Пускай ослепнет, кто этого не хочет, Рыфат! Беднягу Азгына, вот кого жалко… Сыновья у него непутевые, и зятя в армию забрали. Старику приходится за внуками приглядывать. Дай-ка мне сахарного тростнику и нож, хоть погрызу, успокоюсь.

— Тут говорили, что он рабочих лупцевал? — сказал бакалейщик, протягивая нож контролеру.

— Зуб на него точат рабочие, во какой! Вроде бы все стараются обходить его, внимания не обращают, а он так и липнет ко всем, придирается.

— Паскудный тип! К нему, значит, брат должен прийти. Чего это он? Вроде никогда не ходил, а тут вдруг пожаловал? Братец у него совсем другой человек, не чета этому дураку. Обвел он евреев, здорово ободрал их. Он в одной компании с Сулейманом из Адыямана. Такие дела ворочают! Производством пастырмы занимаются…

— Этот сумасброд, технический директор, вишь, польстил ему. Так он теперь воображает, что главнее его на фабрике человека нет! Он, вишь, только один любит порядок и дисциплину! Тоже жук нашелся!..

Нух взял толстый стебель сахарного тростника из связки, стоявшей у стены, и придвинул к себе табурет.

Муртаза спал, когда пришел его младший брат, Реджеб Атак. Младший в отличие от старшего был крупным, багроволицым здоровяком, преуспевающим коммерсантом. Он долго глядел на Муртазу, потом сказал его жене:

— Оставь, не буди… Пусть еще поспит.

Женщина топталась на месте, смущенная тем, что богатый деверь увидел их страшную бедность, нищенскую обстановку дома.

— Разве можно… — бормотала она, — он наказывал немедля разбудить, как брат придет…

— Ничего, не трогай.

— Нет, так нельзя.

— Говорю тебе, потерпится, ведь не чужой я, посижу, обожду.

— Извини, у нас и присесть не на что, табуретки нет даже. Сколько раз я ему повторяла: купи пару табуреток, гостя посадить некуда, коли пожалует!

— Ладно, свои люди.

Реджеб прислонился к стене, достал часы на золотой цепочке.

— Поздно с работы приходит?

— Да с полчаса, как домой заявился.

— Полчаса? Что ж так? Разве он не утром кончает?

— В шесть утра.

— А сейчас полдвенадцатого, — сказал Реджеб, поглядев снова на часы.

— Не знаю… вот уж какой день… И меня и себя умучил. Я ему: «Поостерегись, — говорю, — старость уже подошла, дети выросли, что станется с нами? Ведь гроша ломаного за душою нет, ничего на черный день не скопили!..»

— А он?

— Все твердит: «Бог милостив!» Будто не знает, как глубок колодец господен, как трудно оттуда зачерпнуть… А теперь еще на него обязанность возложили.

— Какую обязанность?

— Иль не различаешь по одежде?

— А-а-а… И впрямь… Так какую?

— Офицером, видать, стал.

— Ишь ты! Точно, офицер! — засмеялся Реджеб. — А что он за это получает?

— Где там! Напрасный труд. После смены остается на службе. Иной раз после полудня домой заявляется, перекусит, чем бог пошлет, поспит часика два и опять на фабрику бегом. Похудел, одни ребра торчат. Как моется в тазу, так, ей-богу, все ребра пересчитать можно. В день и пяти часов не спит. Разве такое выдержишь?.. А во сне, чуть забудется, начинает дурным голосом говорить, зубами скрежетать — страх берет…

— Что сделать, чем помочь, сноха? — проговорил Реджеб Атак, с сожалением глядя на старшего брата. — Сколько раз предлагал ко мне идти работать… К чему, говорю, тебе эта служба у чужих людей. Дела у нас, благодарение богу, идут совсем неплохо. Так он и слушать не желает…

Женщина тяжко вздохнула, вспомнив дочерей, еще не вернувшихся с фабрики.

— Ох-хо-хох! Бедняжки дочери трудятся по двенадцать часов в сутки. Побледнели, совсем прозрачными стали. Да если была бы у него покойная, добытная работа, разве я оставила бы крошек на фабрике? Отдала бы учиться шитью или другому ремеслу. Что с ними, несчастными, станется… — Она утерла фартуком слезы и добавила: — Обмани его как-нибудь. Возьми к себе на работу. Пусть хоть спокойно спит у себя дома. Вот погляди сам: он же не спит, а мучается, воюет со сном.

Муртаза скорчился и заскрежетал зубами.

— Вот так! Мечется на постели, все в клочья, одеяло, простыню… Шутка ли, шестеро детей!.. Латаешь, стираешь, места живого не осталось.

— Что тебе нужно?! — закричал Муртаза. — Чего ты от меня хочешь?.. — Повернулся на бок, жалобно застонал и вдруг вскочил и сел на постели.

Волосы его торчали дыбом, слипшиеся от пота. Он осмотрелся красными, обезумевшими глазами. На лбу блестели капельки пота.

Он зажмурился и, словно очнувшись, открыл глаза.

— Добро пожаловать, братец! — проговорил Муртаза и улыбнулся.

— Рад видеть тебя в добром здравии! — в ответ произнес Реджеб.

— Почему не разбудила, как я сказал? — набросился Муртаза на жену. — Коли брат пришел…

— Это я не велел, — вступился за сноху Реджеб. — Не хотел тебя беспокоить…

— Какое может быть беспокойство, раз ко мне брат пришел?

Муртаза подошел к умывальнику, ополоснул лицо и приказал жене:

— Приготовь поесть!

— Не беспокойся, брат, я уже ел… — попробовал отказаться Реджеб, но Муртаза и слышать не хотел.

— Как же так можно, брат? Два брата давно не виделись. Сейчас перекусим, посидим, поговорим.

Жена спустилась по лестнице вниз.

— Ну, как дела идут, братец?

— Хорошо, слава аллаху, хорошо идут, брат, дела.

— Дети здоровы?

— Здоровы, храни их аллах! Целуют руку дяди… А твои как?

— А как им быть, братец?.. Разве спрашивают у льва про его детей? Крепки, будто дубы, стоят не сгибаясь. Видишь на мне форму? — спросил Муртаза.

— Как же, как же, вижу: офицером стал.

— Стал, слава аллаху! Знаешь, что говорит технический директор? Он так прямо и говорит: «Не видел лучше тебя командира! Только ты сможешь наладить дисциплину у наших допризывников! А все потому, что курс прошел, строгое воспитание получил». — «Так точно! — ответил я ему. — Все будет, как надобно!» И расписал, как был у меня дядюшка-колага, наш дядя Хасан, который мне первый урок преподал: «Честь и хвала такому человеку!» — сказал директор. «Не изволь сомневаться, мой директор, — заверил я его, — во мне течет кровь моего дядюшки-колаги! На параде мы так пройдем, что наши враги поперхнутся от зависти… Потому как на парадах присутствуют иноземцы, желающие нас увидеть в неприглядном виде. А как посмотрят, так скажут: „Ого-го-го! Есть в этих турках стальная сила, которую не сломишь!“ — и в расстройстве будут кровью харкать!»