Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Нет, не позволят они поганцам попользоваться денежками, не позволят!

Для семьдесят второй камеры наступил великий праздник. Ее обитатели чуть не плясали на радостях. Каждую весть о новом выигрыше Капитана и Скверного они встречали торжествующим воем. Камера голых стала похожа на дом, где готовятся к свадьбе. Позабыв обо всем остальном, «поганцы» сновали между своей камерой и камерой Сёлезли. Их ага выигрывал! Выигрывал подряд. А это не шутка! Теперь у них всегда будет кипеть на мангале кастрюля, каждый вечер они будут ложиться спать на сытый желудок. А тем, кто ложится сытым, снятся не кошмары, а молодые красивые женщины. Сытого и холод не берет. И вообще что может быть лучше сытости?! Да здравствует сытость!

Капитан, застыв, как хеттская статуя, в дверях камеры, обвел ее взглядом: окна без стекол, кровавые пятна на стенах, крохотная запыленная лампочка под потолком. Грязь ужасная. Он обернулся к стоявшему рядом Скверному:

— Грязная камера!

Скверный недовольно насупился:

— А нам какое дело?

По лицу Капитана пробежала мрачная тень. Не глядя на Скверного, он приказал Куриному:

— Возьми десятку! Ступайте к старшему надзирателю. Скажите, чтоб дал лампочку побольше!

Скверному это не понравилось, но он промолчал.

Куриный выскочил в коридор, за ним остальные. Вышел за всеми и Скверный: надо было приглядеть за «поганцами», не то, чего доброго, надуют Капитана. Так они и спустились по лестницам, впереди — «поганцы», позади — Скверный. Промчались по темным коридорам. У проволочной сетки Скверный столкнулся с Хильми — убийцей, осужденным на двадцать четыре года, — и остановился в почтительной позе. Хильми слыл в тюрьме отчаянным поножовщиком.

— Правда ли, что я слышал, Скверный? — строго спросил он.

Догадываясь, о чем идет речь, Скверный все же сделал вид, что не понял:

— А что ты слышал, ага?

— Говорят, вы хорошенько почистили Сёлезли и компанию.

— Почистили, с твоего позволения.

— Сколько выиграли?

— Да сотен пять-шесть на двоих.

— Браво! Молодцы!

— Тут уж ничего не скажешь, ага. Везет так везет!

— Ладно, ладно! Значит, переберетесь в другую камеру?

— Я бы давно перебрался, — посетовал Скверный, — да вот Капитан…

— Хочет остаться?

— Сдается мне, что так. Дал вот поганцам денег, чтоб сменили в камере лампочку. Варит им каждый день на свои деньги похлебку. Оставь, говорю, их в покое, если их аллах не жалеет, тебе-то чего жалеть?

Хильми положил руку на плечо Скверному:

— Не связывайся ты с этим психом!

— Что поделаешь?..

— Как что? Место в камере у тебя не купленное. Переходи к нам. Эту ночь переспишь на моей постели… А завтра купим тебе стоящую. Выделю тебе пай в торговле гашишем, заведем свои кости…

Скверный чуть не рехнулся от радости. Самый славный, самый грозный ага приглашает его в свою камеру!

— Я готов, ага! Будь по-твоему!

Он подошел к Куриному и остальным, ожидавшим его по ту сторону проволочной сетки, и, не поднимая глаз, проговорил:

— Вы ступайте. Я теперь буду в камере у Хильми.

Скала обрадовался. Но для виду спросил:

— С чего это?

— Может, тебе отчет дать? Или я с вами у муллы обручился?

— Что передать Капитану? — спросил Куриный.

Скверный вытащил из кармана пять скомканных, засаленных десяток.

— За игрой взял у него в долг пятьдесят лир. Верните. Скажите, пусть не поминает лихом.

Обитатели семьдесят второй глядели ему вслед до тех пор, пока он вместе с Хильми не скрылся в темном коридоре. Куриный вздохнул.

— Вот тебе и дружба, эх-ма! — протянул Скала.

Измирец только сплюнул.

— Сразу видно, продажная шкура, — пробормотал Бетон.

— Капитан рассвирепеет.

— Было бы с чего! Не желает с нами знаться — тем лучше. Пусть катится ко всем чертям! Хильми его быстро обработает, своих не узнает.

— Верно. Покрутится, повертится и снова к нам вернется.

— Да кто же тогда с ним станет разговаривать?!

— Ну, хватит трепаться, нас по делу послали!

Куриный почесал в затылке:

— Сами, что ли, теперь попросим лампочку?

— Ясное дело, сами. Обойдемся без Скверного.

— Конечно, обойдемся.

Они подошли к дежурке, остановились.

— Боитесь, что ли? — удивился Скала.

Переглянулись, пошлепали губами.

— Бояться не боимся, да только дело такое…

— Какое?

— Станет ли нас слушать старший надзиратель?..

— То-то и оно.

— А вдруг прогонит?

— И еще по шеям надает.

— Ничего он нам не сделает, — решил Скала и помахал пятью десятками, полученными от Скверного. — Это денежки, братцы, денежки — не бумажки!

— Верно, — поддержал его Куриный.

Однако никто не осмелился войти вместе со Скалой к старшему надзирателю. Скала постучал, приоткрыл дверь. Чернявый, темнолицый тюремщик болтал с жандармским начальником. Заметив Скалу, помрачнел:

— Чего тебе?

Скала испугался. Скользнул взглядом по календарю, висевшему на стене над головой у старшего надзирателя: 20 февраля 1941 года.

— Чего тебе надо, эй, ты?

— Лампочку! — брякнул Скала. — Дайте лампочку побольше в нашу камеру.

Надзиратель рассмеялся.

— Чего смеешься, господин старший?

— Чего смеюсь? Да кто вы такие, чтоб вам давать лампочки?!

— Ничего смешного нет. Разве мы не люди?

— Выходит, нет. Какие вы люди? Что людям делать в семьдесят второй камере?

Скала перевел дух.

— Ах, господин старший надзиратель, ничего-то мы не стоим в ваших глазах!

— Ясное дело, не стоите. Пасетесь, как скотина, во дворе, травой да объедками из мусорных ведер питаетесь.

— Да разве мы по своей вине, господин старший? Кому охота есть траву, рыться в отбросах?

Жандармский начальник погасил сигарету в пепельнице.

— Он прав. Дай ты им лампочку!

— Сколько раз давали, сержант! Вывернут и продадут. Видел ты их камеру? Рамы, нары — все, что только можно было сжечь, сломали да сожгли. Дал им аллах душу, никак обратно не отберет. В такую-то холодину на голом цементном полу в одной рубахе спят, и ничего им не делается. Будь на их месте ты или я, сразу же схватили бы воспаление легких, и конец… А ну, проваливай, не будет тебе никакой лампочки!

— За деньги, господин старший, — заволновался Скала. — За деньги!

Он вытащил из кармана десять лир.

— Где взял? — удивился надзиратель.

— У моего аги! Это его деньги.

— А кто твой ага?

— Капитан Ахмед.

Старший надзиратель сообразил, в чем дело, и тут же сменил гнев на милость.

— Уж не в твоем ли кармане хранит Капитан свои деньги?

— В моем. Слуга я его.

Надзиратель повернулся к шкафу, достал лампочку, протянул ее Скале.

— А деньги, господин старший?

— Проваливай, проваливай, да поживей!

Скала вышел из дежурки, гордо держа перед собой лампочку. Но у дверей никого не было. «Трусы», — подумал он. Заметил Измирца, прятавшегося в тени коридора.