Масако Бандо - Дорога-Мандала

— Когда, не сходя с места… сохнешь.

Из земли выглядывали раздвоенные листочки. Заметив их, Сая вскрикнула от радости. Это взошли семена, привезённые из лесов Малайи. Она посадила их в начале весны. Опустившись на колени, Сая любовно осматривала ростки разных деревьев.

Рэнтаро сказал ей, что вряд ли малайские деревья вырастут в Тояме, но она не поверила ему. «Посмотри, ведь ростки взошли!» — захотелось ей сказать ему, но она вспомнила, что он ещё не вернулся из путешествия.

Сая посмотрела на зазеленевшую от весенних побегов гряду Татэяма. Рэнтаро сейчас где-то в этих горах. А может, он ушёл дальше, перевалив через гребни гор. Пока она смотрела на высившуюся в голубом небе белевшую в обрамлении солнечных лучей кромку гор, её вдруг обожгла мысль, что Рэнтаро может и не вернуться.

Медленно поднявшись, Сая принялась втыкать в землю вокруг нежных ростков ветки, чтобы их не поклевали куры. Колыша траву, подул тёплый весенний ветер. Чёрные кудри Саи развевались на ветру. Живот уже немного выпирал.

Исаму был в школе. Под карнизами раскачивалось постиранное бельё. В створках веранды лениво, словно поджидая кого-то, отражались солнечные лучи. Заметив это, Сая представила себе сидящего на веранде Рэнтаро.

«Если Рэнтаро исчезнет, что тогда делать?» — мрачно подумала она. Когда он уходил, она сказала ему, что найдёт его повсюду, но как его искать в этой чужой стране, Сая не знала. Что делать, если Рэнтаро не вернётся? Ведь её ненависти не на кого будет излиться.

Внезапно охваченная жестоким порывом ярости Сая изо всех сил стала хлестать веткой по земле.

«Почему его нет рядом?! Ненавижу, ненавижу, ненавижу его, ненавижу и тоскую по нему, тоскую, тоскую и ненавижу!» Сая сама не заметила, как принялась беззвучно выкрикивать эти бессмысленные слова. Очнувшись от наваждения, она отбросила сломавшуюся ветку. Села на землю и рассеянно уставилась на крохотные ростки деревьев.

И её мать, и тётка, и сёстры говорили, что какой бы мужчина ни стал тебе супругом, вскоре вы будете испытывать друг к другу родственные чувства. И Сая была убеждена, что это так. Она думала, что благодаря рождению ребёнка, совместной работе и общим трапезам появится чувство близости. Поэтому, когда она последовала за Рэнтаро в Кота-Бару, она не сомневалась, что рано или поздно их отношения перерастут в семейные. Она не испытывала к Рэнтаро таких щемящих чувств, какие питала к сверстникам-подросткам своего племени. Сая просто выбрала Рэнтаро за то, что он подарил ей мечту о воздушных шариках. Невероятно, но привязанность, которую она питала к нему, в конечном счёте превратилась в ненависть, и ещё невероятнее было то, что она может так тосковать по человеку, которого ненавидит.

Будь здесь знахарь, он, может быть, всё бы ей объяснил. Для Саи эти чувства были так же новы, как впервые увиденный автомобиль.

«Нельзя влюбляться в мужчин!» — неожиданно вспомнила она слова Канэ Тосики. Тосика сказала это с ненавистью, спрятавшись в пальмовой роще за публичным домом. Пообедав жидкой, как вода, рисовой кашей, они вдвоём, обессиленные, отдыхали в прохладной тени деревьев. Сая переспросила, что такое влюбляться. Тосика изумилась. А потом ответила: «Когда любишь, на душе так тяжко, будто что-то безумно стесняет грудь». Сая ответила, что ей это незнакомо. Горько усмехнувшись, Тосика пробормотала, что лучше этого и не знать.

После этого Сая почему-то решила: уж не «влюблена» ли Тосика в кого-нибудь? До сих пор после наплыва солдат, в короткие минуты передышки она только и делала, что поносила японцев, но теперь часто молчала в задумчивости. Сжимая в руке, как видно, подаренный ей кем-то красный прямоугольный полотняный мешочек, она прижимала его к щеке, звонила в прикреплённый к мешочку колокольчик и прислушивалась к его звону. Тающий во влажном мраке пальмовой рощи звук колокольчика бередил Сае душу.

Но вскоре она сбежала из публичного дома, и потому так и не узнала, что сталось с «любовью» Тосики.

Сая снова встретилась с Тосикой, когда война уже закончилась, после того, как и японские, и дислоцированные здесь позже тайские войска были эвакуированы, а в Кота-Бару вошли английские части. Кэка тогда зарабатывал на жизнь, работая рассыльным у одного малайца, Сая же снова устроилась по соседству помогать по дому за плату фруктами и овощами, тем они и жили. По протекции соседей Сая решила наняться работать в дом англичанина.

После войны этот англичанин купил за городом каучуковую плантацию, снял в Кота-Бару опрятный домик и зажил там. Это был рыжебородый, невысокий и полный мужчина, до войны он жил в Малайе и потому свободно говорил по-малайски. После войны, решив возобновить дело, он вернулся сюда. В первый же день, когда Сая пришла в дом англичанина, она увидела льнувшую к хозяину крупную женщину с высокими скулами и правильным носом. Едва увидев её, Сая воскликнула про себя: «Тосика!» Роскошно одетая, важная, но всё же это, несомненно, была та самая Тосика, с которой они вместе жили в публичном доме. Но Тосика смотрела на Сая как на незнакомку. И Сая не могла понять, притворяется ли она или действительно не узнаёт её.

Приказав Сае на ломанном малайском протереть полы и постирать бельё, Тосика обычно усаживалась в примыкавшей к прихожей гостиной и рассеянно смотрела на улицу. На её заострённом профиле застывало какое-то неприятное выражение.

Дней через десять англичанин уехал на каучуковую плантацию. Поняв, что они дома вдвоём, Тосика заговорила по-японски:

— Значит, ты вернулась к прежней жизни.

Ну конечно, Тосика узнала её!

— Да и ты как-то выжила, — ответила Сая.

Тонкие губы Тосики тронула насмешливая улыбка:

— С ухудшением обстановки на фронте японцы сбежали, и корейские проститутки стали не нужны. Мы стали обузой, и нас вышвырнули в Сингапуре. Ну, а там меня подобрал господин англичанин. Для него я тоже теперь всего лишь сортир. Но быть сортиром для одного человека всё-таки приятнее, чем для многих. А ты как? Ловко ты сбежала из борделя. Вернулся ли твой добрый японец?

Сая нехотя покачала головой:

— Война закончилась, и он скоро вернётся. Ведь у него здесь ребёнок.

— Ты до сих пор в это веришь? — с издёвкой спросила Тосика. — Кто же возвращается в сортир? А ребёнок — это лишь провалившаяся в сортир какашка! Сколько можно тебе повторять! Для этого мужчины ты была сортиром. Малайским, а не японским сортиром. Для японцев, где бы они ни были, лучший сортир — японский. Неяпонскими сортирами они пользуются, когда у них нет другого выбора.

— Нет, нет! Это не так, Рэн не такой! — закричала Сая.

Тосика, выплёскивая свою ненависть на разгневанную Саю, выкрикнула:

— И Рэн точно такой же! Все японцы одинаковы. Даже если они уболтают тебя, в конце концов всё равно уйдут, хлопнув дверью сортира. Те, что добры, удовлетворив нужду, разве что скажут тебе «спасибо». И только! Но всё равно уйдут. Ты была для этого Рэна проституткой. Малайским сортиром, дыркой для его члена!