Ирина Семина - Жизнь как чудо. Путешествие с Волшебным Перышком

— Да, конечно! — горячо заговорила дама. — Но вот скажите, если Бог есть во всем сущем, значит, он есть и во мне?

— Разумеется, красавица, — с удовольствием подтвердил возникший ниоткуда давешний донжуан, сверкая рекламной улыбкой.

— И во мне? — задорно спросил подросток, держащий под мышкой не то книгу, не то скейтборд.

— Тогда и во мне, — авторитетно заявила старуха с болонкой.

— Ну, стало быть, того… и во мне, — смущенно признался бомж.

— А уж во мне-то! — огладила крутые бедра веселая девица.

— То есть я — это все вы? А вы — это я? И все мы — одно и то же? — уточнила дама.

— Именно так! — поднял палец вверх старец. — Во всем присутствует Творец. И понимание этого — и есть Высшая Мудрость.

— Гав! — поставила точку счастливая дворняга. И от полноты чувств напустила лужицу. Ведь она тоже была Богом, а Богу — можно!

— Ну ничего себе! — выдохнула потрясенная Лика. — Вот это история!

— Что, страшная? — уточнило Перышко.

— Ничего и не страшная! — запротестовала Лика. — Для меня очень даже полезная! Я поняла сейчас, что точно так же ограничивала себе жизненное пространство маленьким пятачком. И высунуться за его пределы боялась! А еще я никогда не думала, что учиться можно у кого угодно.

— Значит, ты прочитала Послание? — лукаво спросило Перышко.

— Думаю, да, — ответила Лика.

♦ Страхи ограничивают жизненное пространство.

♦ Никогда не отказывайся от помощи, если тебе ее предлагают.

♦ Божественная Мудрость есть во всем и в каждом.

♦ Учитель приходит, когда Ученик готов.

— Молодец! — похвалило Перышко. — Теперь ты никогда не заблудишься в трех соснах! И запомнишь, что всегда можно сойти с проторенной тропинки, и тогда в твою жизнь войдет что-то новое!

— Перышко, а почему парк все не кончается? — обеспокоилась Лика. — Мы уже давно должны из него выйти, а деревья все выше, и подлесок все гуще. Мы не заблудились?

— В собственной сказке невозможно заблудиться, — проинформировало Перышко. — Ты всегда придешь туда, куда надо!

— Хорошо бы, — зябко поежилась Лика. — А то как-то свежо становится. И дело к вечеру. Знаешь — мне даже немного страшно… И тени шевелятся, как будто там прячутся чудовища…

— Хочешь, я расскажу тебе сказку про Чудовище? — тут же предложило Перышко.

— Ой, не надо! Я тогда еще больше испугаюсь! — замотала головой Лика.

— А между прочим, моя Сказочница говорит, что всегда надо идти навстречу своему Страху — тогда он сам испугается и сбежит. Хочешь, попробуем Страх напугать?

— Не знаю даже, — засомневалась Лика. — Но если Сказочница сказала… В общем, рассказывай!

И Перышко заговорило…

удовище не любило день. Днем было светло, и солнце беспощадно выставляло напоказ его уродливое бугристое тело, его неопрятную бурую шерсть и унылую, словно сведенную судорогой морду.

Чудовище предпочитало вылезать из своей норы по ночам. При тусклом свете луны можно было немного расслабиться и полежать на лугу, глядя на звезды. А еще можно было брать воду из темной речки, не закрывая глаз, — днем-то собственное отражение отбивало всякую охоту и к еде, и к питью. Можно было даже поплескаться в прохладных струях — ночь, все спят, никого не напугаешь…

Несмотря на весь свой кровожадный вид, Чудовище было вполне мирным и вовсе не злым. А если копнуть еще глубже — обладало тонкой, нежной, ранимой душой. Его радовали акварельные краски рассвета, и утренняя дымка над водой, и прихотливый полет бабочки. Оно любило слушать далекую музыку и шепот листвы, обонять запах меда и шиповника. Только кто бы мог подумать, что в этом кошмарном создании такая тяга к прекрасному? Никто не мог… и даже само Чудовище думало не о своих эстетических пристрастиях, а о своем неэстетичном уродстве.

Чудовище жило в глубокой норе, в самой чаще дремучего леса, куда даже звери редко забегали. Это было хорошо, потому что Чудовище предпочитало одиночество. Ведь в глазах других существ оно видело свое отражение — и каждый раз ужасалось: как такая кошмарная нелепица могла появиться на белый свет? Но вот появилась зачем-то… На страх окружающим, на горе себе…

Чудовище плохо помнило свое детство. Разумеется, когда-то у него были родители — как же без них? Но оно так давно удалилось в свое самоизгнание, что уже и воспоминания стерлись, стали какими-то зыбкими и нереальными. Помнилось только, что никакой шерсти у него тогда в помине не было, а была розовенькая гладкая кожица, без бугров и шрамов. Но родители почему-то его не любили, старались пореже смотреть в его сторону, а когда Чудовище лезло, чтобы погладили, — оно слышало равнодушное «не лезь», «отстань», «не до тебя сейчас», «уйди, маленькое чудовище». Наверное, оно уже и тогда было страшненьким — иначе с чего бы родителям так шарахаться от собственного дитяти???

Позже, когда Чудовище подросло и ушло в самостоятельную жизнь, оно все еще страстно хотело любви. Просто чтобы кто-нибудь играл с ним, гладил, бегал наперегонки и говорил ему ласковые, глупые слова. И оно пошло к людям. Напрягаясь, страшась, без надежды на взаимопонимание — его просто тянуло туда.

Но люди его сторонились. Наверное, оно уже тогда было ужасным… А может быть, его страх и напряжение передавались окружающим? Как знать… Во всяком случае, никакие его попытки сблизиться с кем-то и, может быть, подружиться, успеха не имели. Чудовище жадно ловило выражение лиц, глаз — ничего там хорошего не было. Замешательство, непонимание, порой страх, а иногда — брезгливое недоумение: кто это, мол, тут лезет со своим страшным рылом?

Чудовище все еще надеялось, что, если оно будет полезным — люди примут его. Оно старалось преданно смотреть в глаза, ловя желание людей. Оно предлагало себя, когда нужно было помочь, оказать услугу, выполнить тяжелую работу. Пахать? Пожалуйста! Тянуть на себе воз? Да ради бога! Вычерпать грязную лужу? Уже готово! Быть всегда на подхвате, в любое время дня и ночи? Да, да, да!

Нельзя сказать, чтобы его услугами не пользовались. Отнюдь! Окружающие быстро привыкли, что под рукой всегда есть доброволец, на которого можно свалить все свои проблемы и нужды. Причем можно даже не платить — этот доброволец был готов вкалывать без отдыха, срока и бесплатно, за миску похлебки и кусок хлеба, просто чтобы чувствовать себя нужным, чтобы быть «как все», чтобы быть принятым.

Иногда его хвалили, и тогда Чудовище было почти счастливо. Очень редко — благодарили, и это было странно — как будто не про него. А потом его помощь стала в порядке вещей, и на него стали покрикивать, требовать все больше и больше, а иногда — даже грубо и нетерпеливо отпихивать, когда оно становилось ненужным.