Жан-Луи Кюртис - Парадный этаж

— Я заказал себе номер в «Отель де Франс», — сказал Бернар.

И так как Леон вяло запротестовал, что его, мол, ждут «дома», безапелляционным тоном в нескольких словах пояснил: после столь долгого, а главное, столь радикального отсутствия (ни писем, ни вестей), — отсутствия, походившего скорее на окончательный разрыв, неизвестно, какой прием уготовили ему близкие, поэтому он решил, что разумнее первые дни, пока он не встретится со всеми членами своей семьи и не узнает, сможет ли он жить дома, побыть одному.

Леон пробормотал:

— Как тебе будет угодно.

Леон отметил про себя, что Бернар не изменился, что он так и остался обидчивым сумасбродом, поступки которого невозможно предугадать, таким они его знали и раньше, и нужно смириться с его причудами. В машине Бернар спросил, здоровы ли «все». Да, здоровы. Никакое несчастье не постигло клан. Впрочем, если бы кто-нибудь умер, само собой разумеется, Бернара известили бы. Несмотря ни на что!.. А как все они поживают? Ну что ж, Сесиль просто пышет здоровьем. Франсина тоже. Она вышла замуж за местного дворянчика. Гаэтан де… Возможно, Бернар знает?

— О, ей удалось-таки подцепить дворянчика?! — воскликнул Бернар. — Давно она за ним охотилась.

Да, удалось. Живут они в добром согласии, но почти раздельно: она в Париже, где проводит большую часть времени, он — здесь. Он работает на заводе. Ну, «работает» сказано, пожалуй, слишком громко… Детей у них нет. Зато у Арно уже двое. Впрочем, Леон не припомнит, чтобы он видел жену Арно не беременной, разве только в первые два месяца после свадьбы… Оба сына Леона продолжают учиться: старший готовится защитить диплом инженера, отличный парень, младший собирается поступить в школу поли… Прошло всего несколько минут, а они уже разговаривали так, словно расстались лишь накануне: к ним вернулся их привычный непринужденный тон. Налет горечи, который Бернар почувствовал в первые минуты встречи, увидев, что годы наложили на лицо брата свою печать, исчез, и он понял, что Леон остался прежним, таким, каким был десять, двадцать или тридцать лет назад; и он восхитился этой статичностью, этой незыблемостью, которую время постепенно разъедает, но — так море размывает скалу — не меняет ее субстанции. С обеих сторон по ходу машины тянулся город. Вот здесь перемены просто били в глаза. Огромные магазины («универсамы» — пояснил Леон) пришли на смену некогда располагавшимся здесь лавчонкам. Изменили свой облик кафе; они действительно стали неузнаваемы, но, если отбросить блеск новизны и обилие электрического света, можно было бы подумать, что их оформили так специально для того, чтобы воскресить в памяти двадцатые и тридцатые годы, а может, даже начало века. («Стиль «ретро», — пояснил Леон. — Он теперь возрождается повсюду»). Что же касается одежды, то понять, что в моде, было просто немыслимо. Бернар увидел юбки длинные, до щиколотки, и короткие, выше колен, строгие английские костюмы, цветастые платья, несметное количество брюк. Джинсы, казалось, стали формой молодых, и юношей и девушек. Бернар отметил, что необычайно много красивых девушек. А юноши все походили на американцев… Спору нет, нация улучшается.

В своем номере в «Отель де Франс», развешивая в шкафу одежду, Бернар справился о делах. Леон ответил, что дела идут неважно. Экономический «бум» пятидесятых и шестидесятых годов давно миновал. В течение последних двух лет наблюдается «спад», он производит лишь опустошения. Торговый оборот резко падает. Активное сальдо баланса с каждым месяцем уменьшается: прямо-таки шагреневая кожа. Все труднее и труднее становится сохранять и завоевывать иностранные рынки сбыта: теперь у них появилось два грозных конкурента — Западная Германия и Япония. Да, да, Япония начала производить и экспортировать ротационные машины качеством по меньшей мере не хуже французских и по ценам весьма «конкурентным». Но самые ужасные неприятности доставляют требования рабочих. По малейшему поводу рабочие «распоясываются». За последние пять лет на заводе было семь или восемь забастовок, одна из них длилась целых три недели. Понимает ли Бернар, что это означает? Двадцать один день!.. Социальный климат ухудшается с каждой неделей. Лозунг «Соучастие в прибылях!» витает в воздухе. Возможно, недалек тот день, когда придется пойти на это.

Леон говорил с таким несчастным видом, словно он защищался или заранее искал оправдание тем ошибкам, в которых еще не признался, и, слушая его, Бернар уже предчувствовал, каково будет заключение после этой столь долгой преамбулы: под тем или иным предлогом он (да, он, Бернар) будет ограблен и не получит своих денег, возможно, Леон просто не в состоянии отдать их, как полагалось бы по соглашению, заключенному перед отъездом Бернара в Аргентину. При этой мысли Бернар не испытывал ни разочарования, ни гнева: по правде говоря, он не нуждался в этих деньгах; и потом ведь Леон десять лет тянул на себе весь воз, на нем лежала вся тяжесть ответственности и забот… Но поскольку Бернар любил ясность в делах, он все же спросил:

— Ты можешь сказать мне grosso modo [16] Приблизительно (итал.). , какую сумму составляют теперь прибыли с моего капитала?

И увидел, как Леон, изменившись в лице, после минутного молчания закрыл лицо руками. Бернар подождал, пока приступ пройдет. Этот спектакль был невыносим. Он подошел к окну и посмотрел вниз, на площадь. Жемчужина и гордость города, эта площадь XVIII века была очень красива. Но сейчас, с высоты четвертого этажа гостиницы, она выглядела просто стоянкой для автомашин. Бернар подумал: «Мир, где деньги заставляют плакать шестидесятилетнего мужчину, нужно уничтожить». Странно, что эта мысль возникла у него, когда он смотрел на крыши автомашин, на это море металла, закрывавшее изящный орнамент из разноцветных плит, которыми была выложена площадь; впрочем, если поразмыслить, ничего странного здесь не было, даже напротив: слезы Леона и стоянка автомашин на площади Людовика XV — в какой-то мере явления одного порядка.

Когда Леон как будто успокоился (он вытер глаза носовым платком), Бернар сказал:

— Я огорчен, что я так расстроил тебя, Леон, но ведь мне надо знать, не правда ли? Ты же должен был приготовиться к тому, что я попрошу у тебя отчета?

Леон согласно кивнул.

— В таком случае можешь ты мне сказать все как есть? На что ушли эти деньги?

— Я же объяснил тебе. У нас было столько всяких финансовых трудностей, столько непредвиденных — и таких огромных! — расходов из-за забастовок и всего прочего, что мне пришлось позаимствовать деньги из твоей доли и пустить их в оборот… Я все время надеялся, что мы станем на ноги и я смогу восстановить твою долю, но невзгоды преследовали нас… И потом, что ты хочешь, ведь, по совести говоря, мы думали, что ты уже никогда не вернешься. Ты не подавал о себе никаких вестей, молчал, как воды в рот набрал, и мы были почти уверены, что ты обосновался там навсегда…