Ольга Кай - Загадать желание

Арис в гуляниях не участвовал, да и мы с Алиной поостереглись, хотя подругу мою парни уговаривали наперебой.

С наступлением весны жизнь на хуторке как-то зашевелилась, словно пробуждаясь от спячки. Старая Марфа, для которой я из-под снега выкапывала таинственные корешочки, дала мне новое задание. Осторожно, чтобы не повредить белые звездочки цветов, я несколько часов ползала по поляне, обдирая нижние сочно-зеленые листья и складывая в немаленькую круглую корзину. За это мне обещали дать хлеба и молока, и я старалась, потому что теперь приходилось подкармливать и Ариса.

Горыныч постоянно куда-то уходил и отсутствовал неделю-две, а потом возвращался так тихо и незаметно, что о его прибытии мы узнавали по вьющемуся над трубой его дома дымку от растопленной печи. Из своих поездок он привозил нам еду, и каждый раз старался сбежать поскорее домой, чтобы не выслушивать благодарностей. Но в последний раз вернулся больной, с температурой, и едва дополз до кровати. Мы с подругой узнали об этом лишь через пару дней. Пока Алина занималась лечением, я строго отчитывала Ариса за то, что не пошел сразу к нам, а потом притащила еду, нагрела молока. Горыныч – неумытый, в затасканной рубахе и штанах, сердито смотрел на нас с низенькой, накрытой старым одеялом, тахты. А когда подруга предложила помочь ему прибраться в доме и вещи постирать, выпроводил нас за дверь.

Мы не обиделись и тем же вечером заявились к Арису ужинать. Естественно, со своими припасами, и как Горыныч ни отнекивался, ему пришлось уступить и нашим уговорам, и собственному желудку. Что с ним случилось, где он был, и куда делась его сумка, деньги и тулуп – мы так и не узнали. Но первые несколько дней буквально заставили своего соседа на завтрак, обед и ужин заглядывать к нам в гости.

Вчера Арис, уже окончательно придя в себя, отправился к старосте на подработку – дрова рубить, колодец подправлять. Сегодня я его не видела – на завтрак не пришел, а дома его не оказалось.

В лесу было хорошо и так пьяняще пахло весной, что хотелось лечь на землю и дышать, дышать… Но на земле еще холодно, да и Алинка, наверное, ждет. Я поднялась, потянулась за корзинкой – и замерла.

В нескольких шагах от берега, прислонясь к серому древесному стволу, стояла девушка. Высокая, тоненькая, бледная – аж светится. Длинные темно-русые волосы мягкими волнами ниспадали на спину. Платье, словно сшитое из молодой листвы, держалось на одном плече, плавно обволакивало стройную фигуру и спускалось до земли. Незнакомка звонко рассмеялась, откровенно забавляясь моим изумлением, шагнула вперед. В высоком разрезе показалась стройная белая ножка.

Я уже почти догадалась, кто передо мной, и потому решила, что надо проявить вежливость.

– Здравствуй… те.

– Здравствуй, – ответила она. Тоненький голосок звенел колокольчиком.

– Ты кто такая?

– Человек, – ответа получше у меня не нашлось.

– Вижу, что человек, – она снова засмеялась. – А что делаешь в моем лесу?

– Листочки собираю, – я показала ей корзинку.

Та заглянула внутрь, словно оценивая причиненный ущерб. В милом треугольном личике с большими янтарными глазами было что-то кошачье. Я не удержалась и спросила:

– А ты кто?

– Я – дочь леса.

– Мавка?

Она передернула плечиками.

– Меня Осинкой зовут. А тебя?

– Женя, – сказала и сообразила, что свое имя называть не стоило.

– Ишь ты, не соврала, – Осинка прищурилась. – Глууупая!

– Зато честная, – обреченно похвасталась я, чем снова вызвала смех.

– Я же говорю – глупая!

Цепкие прохладные пальцы с неожиданной силой вырвали из моих рук корзинку, я услышала всплеск за спиной и обернулась. Корзинка плыла по речке, листики, собранные с таким трудом, кружились на воде.

«Вот тебе и хлеб с молоком», – успела подумать, и тут же почувствовала прикосновение рук на плечах. Что-то царапнуло кожу.

Я дернулась, и лишь тогда увидела, что за плечи меня держат не тонкие девичьи руки, а ветви, новые побеги быстро оплетают локти, запястья… Жесткая петля охватила горло, мешая дышать, над головой дрожали свежие листочки. И голос дочери леса – тихий, как шепот ветра – повторял медленно и напевно:

– Забудь. Забудь себя. Забудь жизнь свою и любовь свою. Забудь горести и радости. Забудь родных и близких, друзей и врагов, забудь…

И неуловимый, словно гаснущее эхо, еще один такой же голос подпевал ему, повторяя мое имя:

– Женя, Женя…

Разом все смолкло.

– Ты назвала мне не то имя, – недовольно сказала Осинка прямо над моим ухом. – Может, оно не полное?

Я молча дернулась, но петля на горле предупреждающе шевельнулась.

– Вот как? Имя не скажешь? – она вздохнула. – А ведь ты могла бы стать такой, как я. Свободной. Красивой. Любой мужчина, увидев тебя, сошел бы с ума от страсти. Хочешь? Ну, говори?

– Нет, спасибо, – я кашлянула и попросила: – Отпусти.

– Еще чего! Лучше я тебя в дерево превращу. Будешь стоять на бережочке. Место красивое, тихое…

Мне стало холодно.

– Не надо. Не надо превращать, – сжимающая шею ветка здорово мешала говорить. – Скажи, чего ты хочешь?

– А что у тебя есть? – оживилась Осинка. Веточки беззастенчиво залезли ко мне в карманы и, ничего не найдя, сильнее сдавили тело. – У тебя ничего нет! Совсем! Так что быть тебе деревом!

От объятий становится больно. Лихорадочно соображаю, что же предложить взамен за свою жизнь и, наконец, вспомнив, почти кричу:

– Сережки!

Хватка ослабевает.

– Золотые, – уточняю.

– Они маааленькие, – дочь леса сокрушенно вздыхает. – Что еще предложишь?

– Одежда?

– Фи! Зачем мне эти тряпки!

– У меня дома есть получше. Немного.

– Фи! – пауза, и заинтересованное: – А что еще у тебя дома есть?

Чуть не ляпнула: «спички», вовремя сдержалась.

– Ложки, вилки, посуда… Нитки, иголки. Браслетик бисерный.

– Что за браслетик? – спрашивает Осинка.

– Пять рядов, узор цветочками… он симпатичный, правда.

– Не интересно! – перебивает. – Еще что?

– Платки, полотенца… Нет? Термос? Это чтобы воду в него налить, и не остывала. Тоже нет? Мобильник…

– Это что такое?

– Телефон такой, – вздыхаю – нет у них тут телефонов. – Такая штучка: светится, музыку играет разную…

– Интеррресно, – мурлычет Осинка и замолкает. И я замираю, опасаясь отвлечь ее от раздумий. – Хорошо. Давай свои сережки!

Ветви скользнули, освободив руки, которые сильно занемели, и я минут пять потратила, чтобы вынуть из ушей золотые колечки. Тоненькая веточка ухватила их с моей ладони. Осинка недовольно поцокала языком:

– Маааленькие! – и, наконец, отпустила.