Дидье Ковеларт - Принцип Полины

— Ну что, откупорим пойло от гения или прибережем его к сыру?

— Который мы забыли купить, — напомнил я.

— О том и речь. Шампанского!

Он ушел в кухню, крикнув ей на ходу, что она царица мира и в два счета справится со своим software .

— Ты не изменился, — сказала мне Полина.

Я промямлил «спасибо» и добавил, что она стала еще красивее, чем в Сен-Пьер-дез-Альп.

— Это климат. Вы хорошо устроились?

Я ответил не сразу. Смесь безумного желания и бесконечного отчаяния нахлынула на меня перед нею нынешней. Да ведь и Максим, каким бы мифоманом он ни был и как бы ни раздувал приписываемое себе влияние, сдержал заложенные в нем обещания и добился своего. А я — я не изменился. Избитый комплимент, но перед ними я воспринял его как самое обидное поражение. Я все тот же, да. Я похерил мечту жить своим пером, полный рабочий день настилал ковровые покрытия и был в силах писать разве что по выходным, однако никто не находил, что я изменил себе, предал себя и погубил. Стало быть, моя детская страсть оказалась не так живуча, как я думал. У меня ничего не осталось. Разве что пластырь, приклеившийся ко мне на время короткой эскапады, да отрадное воспоминание давно минувших дней — любовница на единственный вечер, которая теперь, вооружившись одним из самых престижных в мире дипломов, начнет карьеру мечты среди акул информатики и аристократов вина.

— Я сама выбирала эти апартаменты, — сказала Полина, переплетя свои пальцы с моими. — Сегодня вечером мы простимся с прошлым.

В этом и была моя беда. Ее бархатистый голос и сейчас обладал надо мной эфемерной властью сирен, но «прощание с прошлым» лишь подчеркивало отсутствие у меня будущего.

— «Дом Периньон», розовый, девяносто пятого года! — провозгласил Максим, направляясь к садовому столу, который мы накрыли в гостиной, когда ясное вечернее небо затянули грозовые тучи. — Бешеных бабок здесь стоит, зато марочное, без туфты. Что такое, что я пропустил?

Его глаза вопрошали нас, двигаясь, точно «дворники». Пробка шампанского, которую он машинально продолжал выкручивать, взлетела к потолку. Он кинулся наполнять бокалы из небьющегося стекла, которые мы нашли в шкафу. Мы чокнулись за будущее Полины, за свободу Максима, за успех моей новой книги. Веселье вдруг угасло. Как будто я своим экзистенциальным прозрением заразил и их, превратив пожелания в лицемерные химеры. Полина, казалось, вдруг усомнилась в своем будущем, а Максим — в самом понятии свободы.

Она села лицом к саду, ронявшему капли в закатном свете. Мы заняли места вокруг нее. Молчание воцарилось в наших взглядах. Я хотел принести мой салат из огурцов. Полина удержала меня. Ее ноготки коснулись наших пальцев между тарелками. Она вздохнула:

— Я должна вам кое в чем признаться, мальчики. Завтра вечером я выхожу замуж.

Наши руки оцепенели под ее пальцами.

— Здесь? — выдавил я, сглотнув, через десять секунд, как будто выбор места мог сгладить тему.

— За это? — фыркнул Максим, указывая подбородком на «жевре-шамбертен».

— Не только. Это замечательный человек, умный, очень порядочный…

— А мы, — перебил он, — мразь.

— Я этого не говорила, Максим. Вы мои друзья. Иначе меня бы здесь не было.

Он отнял руку, чтобы осушить бокал. Я последовал его примеру.

— Еще и пробкой отдает! — бросил он мне в лицо.

Это была чистой воды ложь, но я оценил: он направил свой гнев в другое русло. Усевшись поудобнее на стуле, Полина продолжила:

— Я вас попрошу — нет, простите, предложу — одну вещь, которая может показаться вам бредом, но…

— Шаферами, нет уж, уволь, — отрезал Максим.

Не обратив внимания на его слова, она продолжала:

— …я не нашла другого способа признаться вам в любви, сказать, что вы связаны со мной на всю жизнь, оба, и… и я даже подумать не могу о том, чтобы предпочесть одного или другого…

— И поэтому выходишь замуж за третьего, — подытожил он с горькой усмешкой.

— Дай ей сказать, — одернул я его.

— Я выхожу за него замуж, потому что он сделал мне предложение и я не нашла ни единого аргумента, чтобы сказать ему «нет».

— Но ты его не любишь.

Мой поспешный вывод вызвал у нее смущенную полуулыбку:

— Не так, как люблю вас, во всяком случае. Он никогда не будет моим другом. Он будет отцом моих детей.

Повисла тишина. В буквальном смысле слова. Только шипение омаров в маргарине задавало ритм нашим размышлениям.

— Мы ведь тоже можем размножаться, — заметил Максим.

— Да, но вы не можете быть моими мужьями оба сразу. И я хочу сохранить вас как друзей. Друг не должен быть отцом. Друг — это тот, кто всегда рядом, что бы ни случилось.

— Знаешь, ты уже малость достала своими принципами!

— Дай ей сказать, — повторил я. — К чему ты ведешь, Полина?

Она длинно вздохнула, ища слова в пробке от шампанского, которую ковыряла ногтями.

— Я пришла сюда похоронить свою девичью жизнь. С вами обоими.

Мы с Максимом избегали смотреть друг на друга. Мы не знали, как реагировать. Что сказать. Когда наши глаза опустились к ее груди — нам был виден только объем под плотным шелком, — он выбрал оскорбленное достоинство:

— Мне бы хотелось понять, Полина. Ты чего хочешь — разжечь страсти или сжечь мосты?

— Скажем так, синтез.

Она подчеркнула это слово, еле заметно прищелкнув языком. Лукавый огонек в ее глазах заставил меня забыть все остальное. Я положил руку на ее бедро. Максим же выпалил агрессивно:

— Вот, значит, что мы для тебя такое? Горючий синтез, только и всего. Заметь, Фарриоля это как будто не смущает. Ему плевать, он довольствуется малым.

Я оторопел. Неужели в такой момент он вздумал читать нам мораль? Да. Он повернулся к Полине:

— А как же отец твоих детей, тебе не влом ему изменять?

— Я ему не изменяю. Он католик, и очень строгих правил: он займется со мной любовью только после свадьбы.

— Строгих правил, ага. А сам-то — как он хоронит сейчас свою холостую жизнь? Развлекается метанием стрел в pub с дружками? Или они делят стриптизершу?

— Вот поэтому я здесь, Максим. Сегодня вечером можно все. В последний раз.

Других доводов у него не нашлось. Он налил себе еще бокал, посмотрел на него, не пригубив. Все мы испытывали одинаковое волнение. Я снова дал ему высказаться за двоих:

— Короче, ты хочешь нам сказать, что сегодня ночью мы зажжем.

— Огнем из всех орудий, — улыбнулась она, опустив руку под стол.

Легкий шорох вернул нас на пять лет назад. Усугубив на сей раз свой случай явно заранее обдуманным намерением, Полина бросила между нами на скатерть синие в белый горошек трусики из книжного магазина Вуазен. Как бросают ставку на игорный стол.

— Вместе, — добавила она чуть охрипшим голосом.

Я почувствовал, что заливаюсь краской, глядя на багровеющее на глазах лицо Максима.