Дидье Ковеларт - Принцип Полины

Я старался быть максимально открытым, плодотворным и вежливым, но сил моих больше не было подвергать мою историю и моих героев «эмоциональным кривым», «идентификационным осям» и «возвратным тестам», чтобы соответствовать изменчивым запросам домохозяйки моложе пятидесяти лет. А потом однажды ночью мне позвонил Максим:

— У нас тут проблема с Катаром. Я сорвал важную сделку для правительства, так что твой фильм делать не будем. Баш на баш, и не иначе, — сожалею, но я уже не на коне. В интересах твоего творчества лучше тебе теперь держаться от меня подальше.

Я последовал его совету с нескрываемым облегчением. Избавившись от бесконечных совещаний, куда я каждое утро ездил на метро, чтобы переделывать заново вчерашнюю работу, я смог наконец остаться один на один с листом бумаги и дать волю фантазии. На полученные суммы можно было продержаться еще пять-шесть месяцев, прежде чем вернуться к ковровым покрытиям.

Перерыв поначалу пошел на пользу моей книге. Я заново переписал конец, потом начало, а потом и середину. Но проблемы отцовства, засевшие в моем подсознании в связи с героиней, вдохновленной Полиной, и нашей с Максимом гипотезой, завели меня куда дальше, чем предполагалось.

Через год, выжатый как лимон и все менее довольный результатом, я понял, что больше ничего переписывать не стану. Впору было сжечь рукопись — или сдать ее как есть. Мой издатель нашел книгу «немного слишком массовой», но опубликовал в надежде, что телевидение купит на нее права.

Едва тираж вышел из типографии, я послал три первых экземпляра в поместье Вернуай в Бургундии, в штаб-квартиру сети «Софитель» в Эври и в дом престарелых в Армуаз-ан-Веркор. Ни Полина, ни Максим не ответили. Только мадам Вуазен написала мне:

По зрелом размышлении я решила воспринять Ваш текст (и манипуляции, которые Вы приписываете мне) как дань уважения в третьей степени. Так что спасибо. Но я не свожусь только к моему отношению к Полине и Максиму. Как сказал Александр Виалатт: «Не весь пастух в своей овце».

Я очень сожалела, что не смогла принять приглашения Полины на вручение диплома. Сцена, на которую Вас вдохновило это событие, не лишена пикантности; смею надеяться — ради Вас, — что не все в ней вымысел. Но я была прикована к одру моего Раймона, который, увы, недавно угас. Мне очень его не хватает. Как и моего магазина.

Я старуха, мало кому интересная; не трудитесь мне отвечать. Я вспоминаю Вас тепло. Не забывайте жить.

Три дня спустя, когда я заканчивал подписывать экземпляры, предназначенные журналистам, Максим, одетый не по сезону в куртку на меху, ввалился в холл издательства, где Анна-Лора излагала мне свою стратегию в отношении осенних литературных премий.

— Я гениальный персонаж! — заорал он с порога, как будто мы расстались только вчера. — Я даже прослезился, паршивец ты этакий. Какой я трогательный! Никогда бы не подумал. И забавный к тому же! Да уж, я ему удался! — добавил он, призывая в свидетели мою собеседницу. — Это будет сенсация века. Какой у тебя план раскрутки? Хочешь в программу новостей?

— Нет-нет, все в порядке, Анна-Лора этим занимается…

Во избежание будущих ссор за авторские права я в самых лестных выражениях представил ему моего пресс-секретаря, глядевшую на него вприщур, как на кучку дерьма на своем ковре.

— У него все шансы на Гонкур, надеюсь, — бросил ей Максим. — А то ведь с жюри можно поработать. Я знаю, о чем говорю: это благодаря мне он получил свою первую премию.

— Понятно, — проронила Анна-Лора, сложив губы бантиком.

— Мой прямой телефон, если понадобится помощь. Я выведу вас на нужных людей. — Он сунул ей свою карточку и посмотрел на часы: — Ну ладно, мне пора, Куинси, дружище, мои ассистентки ждут меня в Ле Бурже. Все отлично, промашку с Катаром я исправил, теперь я снова царь и бог. Но мне надо двадцать «Рафалей» [32] «Дассо Рафаль» — французский многоцелевой истребитель четвертого поколения. пристроить в Норвегию до завтрашнего вечера, дел еще невпроворот. Будем держать друг друга в курсе с твоей раскруткой. Ну, ни пуха ни пера!

— Спасибо.

— Нет, ну ты тупой! — всполошился он. — Никогда нельзя отвечать «спасибо», это не к добру!

С ошарашенным, насколько позволял ботокс, лицом Анна-Лора смотрела вслед продавцу боевых самолетов.

— Вы почти не приукрасили. Естественно, если он вмешается в вашу раскрутку…

Это был ее единственный комментарий. Со вздохом, прозвучавшим похоронным колоколом по моим надеждам на осень.

Были ли тому виной побочные эффекты суеверия или снобизма, не знаю, но выход «Экстаза букашки» обернулся катастрофой. Никакой прессы, кроме анонса в «Франс су ар», в котором журналист сообщал, что я автор, «очень любимый телевидением», и что мой роман, выдержанный в американских традициях, имеет все шансы стать бестселлером, — наверняка писал один из «нужных людей» Максима. Никакого отклика. Никаких приглашений на передачи. Никакого движения у книготорговцев. И никакой продажи прав на экранизацию.

Моя уставшая от бесплодных метаний пресс-секретарь наконец бросила мне однажды победоносным тоном с примесью обиды:

— Я пристроила вас в «Литературную неделю». Не без труда.

Рецензия вышла в следующий вторник. Три строчки внизу страницы.

Так мне открылся один из основополагающих законов моей среды, который бывший зэк с острова Ре нарушил, сам того не ведая: хуже нет, когда «литературного» писателя пытаются сделать «коммерческим». Особенно если он не продается.

Больше месяца я жил в этой пустыне, единственным миражом в которой стало вручение премии для очень узкого круга Сен-Жермен-де-Пре [33] В парижском квартале Сен-Жермен-де-Пре находятся крупнейшие французские издательства; кроме того, он издавна считается кварталом интеллектуалов и снобов. , на которое я, как ни странно, был приглашен, хотя даже не фигурировал в списках номинантов. В битком набитом зале «Клозри-де-Лила» я столкнулся с Максимом, несуразным в белом смокинге среди потертых джинсов местной фауны. Я спросил, как его сюда занесло. Он звучно расцеловал меня в обе щеки.

— Это я сделал так, чтобы тебя пригласили. Надо тебе хоть где-то светиться.

Я поблагодарил, скрывая раздражение, и спросил с намеком:

— Ты надолго в Париж?

— Сколько понадобится, чтобы поправить наши дела. Вот, знакомьтесь, мадемуазель, это мой товарищ Куинси Фарриоль, о котором я вам только что говорил. Разреши представить тебе Летицию, кузину Арлетт Лагийе. Я ей сказал: «В кои-то веки появился хороший писатель левого толка, сделайте ему рекламу».

Я пожал руку, которую без особой убежденности протянула мне миниатюрная брюнетка, состоявшая в родстве с «Рабочей борьбой» [34] «Рабочая борьба» — общепринятое название французской троцкистской коммунистической партии «Коммунистический союз (троцкистский)». Арлетт Лагийе — представитель партии с 1973 г. и постоянный кандидат на президентских выборах во Франции. , и поспешно ретировавшаяся к буфету, когда Максим сказал ей, что если они хотят, чтобы я подписывал книги на празднике «Юманите», то надо срочно зарезервировать мне стенд: я-де иду нарасхват.