Бернар Клавель - Тот, кто хотел увидеть море

Ничего.

Совсем ничего. Тогда она вернулась к кровати и разбудила отца.

— Кончено, — сказала она. — Уже не идут.

— Кто не идет?

— Говорю тебе — никто не идет. Надо бы взглянуть.

— Ладно, сейчас встану.

Она сошла вниз и быстро оделась.

Когда оба были готовы, они молча посмотрели друг на друга. Отец открыл дверь и вышел на лестницу. Мать тоже вышла.

— Ты не думаешь, что это неосторожно? — спросила она.

— Надо все-таки узнать, в чем дело!

Они сошли в сад и остановились на скрещении двух дорожек.

Ничего.

Тишина.

Город как вымер. Никого, ни признака жизни в соседних садах. Даже никто окном или дверью не стукнет. И завод молчит.

— Я один выйду на улицу, — сказал отец. — Незачем обоим идти.

— А почему?

— Никогда нельзя знать…

— Так уж лучше я пойду, женщине не так опасно.

— Нет, это не дело.

— Тогда подождем, — сказала она.

Утро было теплое. Они сидели рядышком на скамейке, вглядываясь сквозь деревья в улицу, прислушиваясь к крику птиц, к стрекоту насекомых, к шелесту листьев.

Мать подумала, что они никогда раньше не сидели без дела в эту пору дня.

— Утром меньше шума, чем вечером, — сказала она.

— Ты думаешь? Утро-то сегодня особенное.

Они опять помолчали. Тишина подавляла.

— Ума не приложу, что теперь будет, — сказал он.

— Хотела бы я знать — это всегда так?

— Конечно, только раз на раз не приходится. Одни бегут, другие настигают, а какой-то промежуток всегда есть.

— Как ты думаешь, здесь еще остались солдаты, город будут защищать?

— Самому бы хотелось знать.

Так они просидели, может, полчаса, а может, и больше. Из-за вершины гор солнце вышло на небо, но время как будто остановилось.

Наконец с улицы долетели какие-то звуки. Хлопнула дверь, скрипнула ставня, потом другая, потом послышались голоса, шаги. Где-то очень далеко, может быть, в северном направлении урчали моторы. По саду пробежала кошка, вскочила на школьную ограду и медленно пошла, чернея на светлом небе.

— Пойду погляжу, — сказал отец.

Он поднялся. Мать тоже поднялась.

— Нет, — сказал он. — Оставайся здесь.

— Смешно, право. Я дойду до калитки.

Они дошли до улицы, только раз остановились и посмотрели вслед человеку, которого так и не узнали.

Отец вытащил из кармана фартука ключ и отпер калитку. И тотчас же медленно приоткрылись ставни на окне у мадемуазель Марты. Не высовывая носа, она спросила:

— Вы что-нибудь знаете?

— Нет, — сказала мать. — А вы?

— Ничего. Только то, что у вас в коридоре спит человек.

— У нас в коридоре?

— Ну, в общем не у вас, а в булочной. Дом принадлежит вам, вот я и говорю всегда: у вас.

Старики Дюбуа ничего не сказали, они думали.

— Вы его знаете? — спросил отец.

— Нет, — сказала старая дева, — но раз все ваши жильцы уехали, значит, это не ваш жилец. Да жилец и не стал бы спать на полу в коридоре.

С минуту они прислушивались, глядя на дверь коридора, который вел в пекарню. Матери пришло в голову, что булочная, выходящая на Солеварную улицу, тоже, вероятно, была заперта.

— А вы уверены, что там человек?

— Ну, конечно, в окно кухни мне слышно, как он храпит.

Отец как будто что-то обдумывал.

— Надо все-таки выяснить, у меня есть ключ, схожу за ним, — сказал он.

— Но, может, дверь не заперта, — возразила мать.

— Во всяком случае, вчера была заперта, я проверял после отъезда Лагранжей.

Отец перешел улицу.

— Будьте осторожны, — сказала мадемуазель Марта.

— А почему?

— Никогда нельзя быть уверенным.

Мать догнала его.

— Мадемуазель Марта права, ты не знаешь, кто там.

Старая дева, куда-то скрывшаяся, снова появилась в окне и протянула им кочергу.

— Вот, возьмите хоть это, — сказала она.

Отец пожал плечами, но все же взял из рук матери кочергу.

— Для вашего спокойствия, — сказал он.

Он попробовал открыть дверь, но безрезультатно.

— На ключ не заперта, но, видимо, чем-то приперта.

Он несколько раз сильно дернул дверь.

— Не ломать же ее в самом деле! — сказал он затем.

— Постой, постой, — сказала мать, взяв его за локоть.

— Ну что еще?

— Там кто-то шевелится.

Отец прислушался, потом постучал в дверь.

— Откройте же наконец, что это еще за фокусы! — крикнул он.

— Чего вам надо? — послышался мужской голос.

— Мне надо войти, это мой дом.

— Откройте, — сказала мать, — мы вам ничего плохого не сделаем.

Послышался скрежет камня, скрип дерева, и дверь открылась. Старики Дюбуа держались поодаль. В темном коридоре стоял полуодетый мужчина и щурился от света.

— Я спал, — сказал он просто.

Отец подошел ближе. Мать тоже. Мужчина был босиком, в рубахе и темно-синих штанах. Он посмотрел на кочергу, которую все еще держал отец, и улыбнулся.

— Не бойтесь, меня опасаться нечего, — сказал он.

— Но как вы вошли? — спросил отец.

— Я искал, где можно было бы спокойно выспаться. Просто подыхал от усталости, вот и устроился здесь и припер дверь камнем да колом.

— Но ведь тут было заперто.

— В гражданке я был слесарем.

Отец осмотрел дверь.

— Смотрите, смотрите, — сказал мужчина, — все в порядке. Впрочем, открыть было нетрудно. Замок хорошо смазан.

Мать тем временем оглядела коридор. На пол была постлана солдатская шинель. Он, верно, спал здесь на каменных плитах, подложив под голову свернутую куртку.

Мать невольно вспомнила песенку Самбр-Мёзского полка, которую отец певал Жюльену, когда тот был маленьким: «Мы спали на земле, под головою ранец…»

Где-то спал этой ночью Жюльен?

— Вы солдат? — спросила она.

— Ну конечно, мадам.

— Вы знаете, где боши?

— Должны быть недалеко… Вы уверены, что здесь их еще нет?

— Мы их не видели.

— Почему вы тут совсем один? — спросил отец.

Солдат рассказал, что, когда они проезжали деревней, он слез с грузовика и пошел за водой. Пока он ходил, грузовик уехал. Отстав от своих, он пешком дошел сюда, но дальше идти не мог, потому что до крови сбил ноги.

И он показал на свои ноги.

— Господи боже, несчастный какой, — вздохнула мать.

Он подошел к двери. Она увидела, что он еще молод. Худое лицо, должно быть уже дня три небритое, заросло черной щетиной.

— Мне бы только вымыть ноги холодной водой.

Ноги были серые от грязи, с запекшейся кровью на больших пальцах.

— Солдатская обувь, может, самая распрекрасная, да только для тех, кто привык в ней ходить, — сказал он. — Мы всю зиму просидели в окопах, не трогаясь с места, а теперь, что ни день…

Он вдруг замолчал, уставился на открытый на улицу вход. Мать тоже что-то услышала.

— Они, — сказал солдат. — Ясно, они.

Он быстро захлопнул дверь.

— Вы уверены? — спросила мать.

— Ну, конечно, я их мотоциклы по звуку всегда узн а ю. — Он опять замолчал и прислушался. — Остановились где-то недалеко. Мотор работает вхолостую.