Джон Гарднер - Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы

— Я говорю Уолту, не так уж важно, где он лежит, — сказала женщина. — Душа его на небе. — Она стояла к Генри боком, сложив под подбородком руки с разбухшими суставами, и говорила как-то краем рта, глядя вниз, будто всматриваясь в землю.

— Ммм, — произнес Генри, кивая, обдумывая ее слова.

Старик взмахнул рукой, будто хотел ее ударить.

— Да замолчи ты, — сказал он. И, повернувшись к Генри: — Она спятила. Всегда была сумасшедшей.

— Уолт не верует в бога, — сказала старуха. Она улыбнулась лукавой улыбкой, продолжая вглядываться в землю.

Джимми, стоявший позади Генри, вытянул шею, чтобы видеть могильщиков. Генри положил ему на голову руку и, как бы отвлекшись этим, промолчал.

— Он мертвый, сгнил уже давно, — сказал старик. Резким движением он махнул рукой, в которой держал трость, куда-то в сторону могилы. И опять такое же несуразное, фантастичное сходство с грозным проповедником. Он сказал. — А ты бы помалкивала.

Генри покашлял, думая, как бы удалиться.

— Ну, вот… — сказал он. И тоже посмотрел на могильщиков. Один из них стоял в яме и выбрасывал оттуда землю — виднелась только его шляпа. Второй на углу разрытой могилы тыкал в землю ломом. За ними полого уходил вниз залитый солнцем и исчерченный тенями горный склон, от массивных блестящих надгробий к более высоким и узким в старой части кладбища, мимо статуи дочки Кунцмюллеров и окруженного соснами склепа Кэндолла и дальше, вниз, к ручью, туда, где начинался лес. По траве мелькнула тень вороны и с неимоверной быстротой исчезла среди деревьев. Джимми отошел от Генри и сделал несколько шагов к могиле. Он заложил руки за спину, стоял, смотрел.

— Славный у вас мальчуган, — гаркнул старик.

— Это верно, — сказал Генри, широко улыбаясь.

— Бог дал, бог взял, — сказала старуха. На мгновение она разняла сцепленные руки — пальцы у нее дрожали.

Генри потер нос и ничего не ответил.

— Она сумасшедшая, — сказал старик.

— Верую в бога воскресшего, — сказала старуха.

Генри глянул в сторону, на машину стариков. Это был зеленый старый «Гудзон», большой и квадратный, как грузовик. У машины был упрямый вид, от нее веяло тяжеловесной неуступчивостью, создававшей в целом внушительное впечатление. Как они ухитряются на ней поворачивать, такие дряхлые, подумал он. Вслух он сказал:

— Нам уж, пожалуй, пора домой. — Сделал шаг к Джимми, но тут старик вскинул вверх руку.

— Мой мальчик, — сказал он, потом замялся, — моему мальчику было четырнадцать лет.

— Как это печально, — сказал Генри… больше он не смог придумать ничего, ведь даже самая банальная фраза, из тех, какие говорятся в таких случаях, могла бы вывести старика из равновесия. Генри смущенно потупился, покачал головой, нерешительно потянулся к шапке.

— Четырнадцать, всего-навсего, — сказал старик. Он снова резким взмахом вскинул руки. — Я любил этого мальчика… — снова он замялся в поисках слов или, может, в поисках утраченного чувства, но, что бы он там ни искал, найти он все равно не смог и уронил Вниз руки, сказав, только: — Гм.

Старуха плакала. Старик Потрепал ее по плечу, но рассеянно, глядя куда-то мимо, все еще роясь в памяти.

— В его комнате мы все сохранили точно так, как было, — сказала старуха. Она кивнула, будто эти слова сказал кто-то другой, затем вытерла глаза рукавом пальто, и пальцы у нее дрожали.

Старик тоже кивнул.

— Но потом мы переехали, — сказал он.

— Жизнь идет своим чередом, — грустно сказал Генри, и слова эти наполнили его приятным ощущением печали. Он подумал и о своей приближающейся смерти, и о том, что Кэлли и Джимми будут тяжко горевать, как и он горевал после смерти отца, но с течением времени горе начнет забываться, и они вернутся понемногу в мир живых, а это правильно. А что, если Кэлли умрет? Или Джимми? Его напугал этот вопрос, будто спросил кто-то, стоящий у него за спиной, и он сразу, же выбросил его из головы. С некоторым беспокойством он кинул взгляд на Джимми, подбиравшегося все ближе к могиле, чтобы видеть, как работают могильщики.

— А забыть нельзя, — сказал старик.

— Нет, нельзя! — резким голосом подтвердила Старуха и неожиданно встретилась с Генри глазами. — Когда мы увидимся на небесах…

— Замолчи, — сказал старик.

Прошла целая минута, и никто не произнес ни слова, слышался лишь мерный хруст вгрызавшейся в землю лопаты, и глухо плюхалась рядом с могилой выбрасываемая из ямы земля. Вдали в поле трактор вспахивал зябь. Время от времени глох мотор, потом слышался рев — это тракторист выключал сцепление, потом мотор глох снова. Это о чем-то смутно напомнило ему.

— Любовь… — философически заговорил наконец Генри, но он не знал, что сказать дальше. Старик все еще поглаживал жену по плечу, и Генри Сомс, заметив это, слегка нахмурился — в его сознании забрезжила какая-то мысль, но не вырисовывалась ясно, ускользала. По морщинкам на лице старухи все катились слезы, и она опять сцепила пальцы.

Один из могильщиков сказал вдруг:

— Есть, вот он. — Он сказал это будто бы про себя, но все услышали, и старик как-то испуганно вздрогнул и дотронулся рукой до шляпы. Мятый лист лопуха сполз из-под шляпы вниз, прикрыл старику ухо, и он шлепнул по нему, не понимая, что это такое. Моргая глазами, старуха перевела взгляд в сторону могилы, потом очень медленно повернулась сама и потянулась взять мужа под руку, другой рукой запахивая полы пальто, разинув черный рот. Генри тоже спохватился и подошел к ней с другой стороны, чтобы помочь ей пройти по высокой траве. Джимми был уже у самого края могилы, стоял на четвереньках и заглядывал вниз.

— Джимми, ты куда это полез? — окликнул Генри, но Джимми притворился, будто ничего не слышит, и Генри промолчал. Еле передвигая ноги, тащились они по высокой траве, двое клонящихся к земле стариков, цепляясь друг за друга, теперь уже оба разинув рты, шумно втягивая воздух. Голова у старика тряслась, как тряслись все это время руки его жены, и, делая каждый шаг, он облизывал нижнюю губу. Всей своей тяжестью он опирался на трость, и резиновый наконечник трости вдавливался в землю, замедляя его продвижение, без трости невозможное вообще. Когда им осталось пройти еще пять-шесть футов, тот могильщик, что ковырял землю ломом, сказал:

— До гроба-то мы докопались, но придется еще повозиться.

Все остановились, и старик оперся о трость обеими руками, мотая головой и тяжело дыша.

— Ты бы сел, — сказала старуха.

Он бросил на нее сердитый взгляд, но промолчал, все не мог отдышаться.

Старуха сказала:

— Не надо было нам его тревожить.

— Семья должна быть вместе, — ответил старик. Едва он это выговорил, как зашелся кашлем. Генри растерянно смотрел на старика и на повисшую у него на руке старуху.