Альфред Дёблин - Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

Однако Филипп не возвращался. Зато в александрийской гавани после долгого отсутствия появились рулевой и два матроса из судовой команды Филиппа. Они принесли печальную весть: корабль Филиппа около Кипра пошел ко дну. Трое моряков продержались много дней в открытом море на какой-то доске, потом их подобрало пиратское судно и увезло в Марокко, где они были проданы в рабство; им одним удалось спастись. Что касается Филиппа, его спутников и всех остальных гребцов, то они давным-давно покоятся на дне ненасытного моря.

На протяжении многих месяцев после этого Тит не видел вдову. Она жила у родителей. А когда Феодора появилась снова, то стала заклинать своего друга Тита — оставить ее. Опять она отказала ему от дома. Опять плакала и стенала, ибо он не послушался и проник к ней. Все повторилось сначала: Тит впал в бешенство и исступление. Тогда она сказала себе — этому человеку суждено ввести меня в искушение. Я не имею права уклоняться. Феодора была сломлена. День и ночь она проливала слезы и причитала. Никто не мог ей помочь. Родителям она не смела открыться. Теперь они сами желали ее брака с Титом. Он узнал это. Мрачное лицо его, оплывшее от переживаний, просветлело; черные глаза загорелись, он пожирал ее взглядами.

Всевышний возложил на меня нечто ужасное. Чем я провинилась перед ним? Я приговорена к тому, чтобы Тит меня унизил.

Как только Феодора окончательно поняла это, она успокоилась, больше она не плакала. Не молила ни о чем Тита. Она покорилась своей участи. И когда однажды вечером она сказала об этом Титу, тот издал вопль, как безумный закружился на месте, поцеловал кушетку, на которой она сидела, стал стучать по стенам, кинулся на ковер, начал лизать его, кататься по полу, издавая крики и стоны. Феодора подбежала к Титу, нагнулась и зажала ему рот рукой. Как ужасно он хохотал, удовлетворенный, довольный! А когда он закричал в последний раз, ей пришла в голову кошмарная мысль — Тит оповещал ад о своей победе.

Однако Феодора не отступилась. Еще до бракосочетания ей пришлось терпеть его отвратительные дикие выходки, его животно-страстные объятия. А то, что случилось после свадьбы, и вовсе привело ее в полное смятение: лежа утром в своей спальне и оглядывая потолок, стены, разбросанные предметы туалета — то были свидетели и знаки ее позора, — Феодора только причитала: «Посмотрите на меня! Вы ведь знаете, что со мной стряслось. Вы выплыли из ночи. Но я не хочу… сойти туда».

Потолки, стены, статуэтки, платья не успокаивали Феодору. Среди этого хаоса расхаживал ее хозяин, а теперь и хозяин всего дома, расхаживал довольный, наслаждаясь поверженной Феодорой — Человеком и женщиной. Теперь он ее не боялся — больше она не возвысится над ним. Она превратилась в покорную, послушную жену.

Но это было еще не все. Тит придумывал разные новые штуки. Умолчим о том, что изобрели адские силы, дабы изничтожить Феодору.

Произошло то, чего Феодора не могла предвидеть, — она потеряла себя. Каким образом это стало возможным? Она ослабела, подчинилась Титу. Теперь это очаровательное существо стало для него вещью, с которой он делал, что хотел. Тит распоясался. Душа ее вынесла и это, — нет, не вынесла.

Как-то он взял ее с собой на развеселую пирушку. Они вернулись домой, и она захотела прийти в себя, но так и не пришла. Она искала свое «я» в комнате, в драгоценностях, в платьях, в сегодняшнем дне, во вчерашнем и в позавчерашнем; за этим занятием ее сморил сон; перед сном она еще успела подумать: завтра взойдет солнце и опять все осветит. Тогда и я окажусь на месте. Солнце взошло, платья Феодоры были тут как тут, ее воспоминания и картины прошлого также возникли опять. Но самой ее не было.

Феодора исчезла. Феодора умерла.

Даже не умерла, а продолжала жить… почти в том же обличье, но другая; она жила вместе с Титом, которого, как ей стало ясно, любила и даже ревновала. Многие женщины висли на нем, добивались его. Кто умел быть столь обворожительным, как он, столь неотразимым? Раньше Титом восхищались другие женщины, теперь и Феодора чувствовала — перед ним нельзя устоять. В разговорах с ним она сетовала на это. Она настолько подпала под его влияние, что не скрывала своих чувств. Феодора бросалась ему на шею. А он, довольный, только потягивался.

«Ты была глупенькой, наивной девчонкой; ничего не смыслила ни в себе, ни в жизни. Я открыл тебе глаза».

«Ты мой учитель, — соглашалась она со вздохом. — Будь со мной всегда, не покидай меня, милый Тит».

Феодора расцвела. Родители, глядя на свою дочь, радовались. Они говорили друг другу:

«Она стала настоящей женщиной. У нее будет ребенок. Какой счастливый брак!»

В ту пору Филипп жил через несколько улиц от Феодоры. Он поселился у одного арабского мастера, которого знавал в былые времена. Три года и несколько месяцев Филиппа держали в рабстве неверные в Карфагене. Наконец он бежал, и ему удалось вернуться в Александрию. Там он стал наводить справки; Филиппа не узнали. Он постарел; кроме того, от его первого неудавшегося побега у него остался глубокий красный шрам, который шел через все лицо: через щеку, рот, подбородок. В гавани ему сказали, что Филипп, о котором он спрашивает, несколько лет назад погиб вместе со своим судном. А имущество его досталось Титу, поскольку вдова Филиппа вышла за него замуж.

Узнав все это, Филипп поселился неподалеку от гавани. Он, как сказано, разыскал темнолицего строителя лодок, старика, который принял в нем участие; на мастера можно было положиться — уж он-то ничего не разболтает.

Теперь Филипп часто видел Феодору, свою жену, — ее обычно проносили мимо на паланкине рядом с Титом. С первого взгляда Филипп определил, что произошло: Феодора и впрямь стала женой Тита. В его отсутствие весь мир переменился.

Долго Филипп размышлял над этим. Он работал у лодочника, и по нему ничего не было заметно. Только его частенько тянуло побродить вокруг прежнего дома. Филипп хотел удостовериться, что он действительно мертв и что за эти три года, всего лишь за три года, все забыли его, человека благочестивого, творившего добро. Жизнь шла своим чередом, дело его процветало, процветала и Феодора, которую часто проносили по улицам — то была разодетая, раздобревшая матрона с внешностью Феодоры. Ее подменили, околдовали. Ведь он знал свою Феодору. Она противилась тому, чтобы стать его женой, а теперь она превратилась в сытое чувственное животное с распутными глазами, обведенными черными кругами.

Вот носильщики с паланкином в третий раз пробежали по узкой улочке, где была мастерская темнолицего лодочника и где Филипп стучал молотком, сидя перед дверями. Прошло несколько секунд, и только тут в голове у Феодоры пронеслось: «Это — Филипп!» Она испугалась и, хотя была не уверена в своей правоте, приказала повернуть обратно. Однако в переулке уже никого не было. Дом она не запомнила. Наверное, ей все померещилось.