Альфред Дёблин - Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

— Перестань, заклинаю тебя, Эдвард.

Сын ждал. И когда мать подняла голову, он опять заговорил:

— Отец пишет веселые рассказы. Его привлекают детективные сюжеты. Он никогда не изображал нас, современное общество, как это делали, к примеру, Бальзак, Золя, Голсуорси. Кого он описывает? Сам ли он все придумывает? С кем спорит, к кому обращается, из-за чего возводит вокруг себя ограду?

— Прошу тебя, Эдвард, оставь его в покое. Он так живет. Зарылся в свою работу, засел в ней, как паук в паутине, и чувствует себя прекрасно.

— Ты так говоришь. А что ты знаешь? Пусть он даже хорошо себя чувствует; но ведь, по твоим словам, он засел, как паук в паутине. Разве паука, насосавшегося крови, можно оставить в покое?

Элис заткнула уши, потом прикрыла ладонью глаза.

— Какой ужас! Перестань! Этого нельзя вынести!

Эдвард не успел открыть рта, как мать убежала.

Гордон Эллисон часто поднимался вслед за сыном на чердак. Лишь только на лестнице раздавался стук костылей, он бесшумно пускался в путь. Эллисон хотел знать, что делает Эдвард под крышей.

Чердак был очень велик. Сразу у входа отгородили каморку. Засев в этой темной каморке, где складывали дрова, Гордон Эллисон обозревал сквозь широкие щели в дощатой перегородке все чердачное помещение. Во время беседы Эдварда с Элис он тоже был наверху. Затворив дверь каморки, сидел на поленнице дров. Некоторое время Эдвард с грохотом ходил по чердаку, потом явилась мать. Гордон выслушал их разговор с начала и до конца. А когда сын проковылял по лестнице вниз, он прокрался обратно к себе в библиотеку, которая в прежние времена была его рабочим кабинетом.

Эдвард в своей комнате.

Теперь и я паук. Только не насосавшийся крови. Я — голодный паук. Сплел нить и жду муху, которая запутается в моей паутине.

Я нездоров. Эта дрожь мне не нравится. Может быть, появятся также и другие симптомы. И все же болезнь — стоящее дело. Предположим, я не болен или вообще никогда не болел. Что я узнал бы? Что было бы со мной? В этом доме?

Где же правда, какая степень лицемерия!

(У Эдварда перехватило дыхание, когда в голове у него мелькнула эта мысль.)

Что происходило здесь до меня? По-моему, все они чувствовали себя хорошо, все, включая мать.

(Он не додумал эту мысль до конца.)

Стало быть, я лишил их покоя. Нарушаю мир в доме. Отец хочет, чтобы его не трогали. Мама — во взвешенном состоянии, и ее я обременяю. Кэтлин беззаботна. Остаюсь я…

(Опять он не додумал свою мысль до конца. На него напала дрожь. Внезапно дрожь так усилилась, что ему пришлось спешно лечь в постель, иначе он упал бы на пол. Припадок продолжался полчаса, и все это время он не мог сосредоточиться. Потом, когда дрожь унялась и Эдвард спокойно улегся и стал глядеть в окно, он вспомнил чердак и разговор с матерью.)

Мама хочет меня напугать. Мир в доме… но разве она к нему стремится? К чему она стремится? Отчего не помогает мне?

Как-то раз Эдвард поймал на лестнице старую деву мисс Вирджинию Грейвс, бывшую гувернантку Кэтлин. Кэтлин в этот день поехала с матерью в гости, отец сидел у себя в комнате.

Эдвард затащил старушку к себе, заварил чай, налил ей чашку. Гувернантка хотела уйти, но Эдвард не отпускал ее.

Начал жаловаться на свое одиночество. И она осталась. Старушка радовалась его живости, общительности, была тронута тем, как он угощал ее. Эдвард налил ей еще чашку чая. Наблюдая за ним, гувернантка заметила, что Эдвард напоминает ей мать, да, Эдвард напоминает Элис, когда той минуло столько же лет, сколько ему сейчас. Элис была такой же сердечной. И еще: все называли ее плясуньей.

— Плясуньей? Странное название. Мама — и вдруг плясунья.

— Элис ужасно любила танцевать. Чуть было не стала балериной. Неужели вы этого не знали, Эдвард? Ваша мама об этом не рассказывает, может быть, она до сих пор горюет, что все вышло не так. Она действительно была одаренной девушкой. Чего только она ни умела: и рисовать, и сочинять стихи, и петь, но лучше всего ей удавались танцы. Я еще помню стихи Элис. Мне кажется, некоторые из них были напечатаны в воскресных газетах. Мать госпожи Элис хранила их. В семье гордились вашей мамой. Она была любимицей семьи.

— Я с удовольствием прочел бы мамины стихи.

— У нее была бездна фантазии. И она слыла мечтательницей. В ту пору все молодые девушки были мечтательницами. В ту пору. Сейчас все они хотят учиться в университетах и зарабатывать деньги.

Гувернантка погрустнела.

Эдвард:

— Сохраняла ли мама свои старые стихи? Может быть, некоторые из них она отдала отцу?

— Наверняка отдала. Я это точно знаю. Он выманил у нее многие стихи. В то время поговаривали, что она вообще обручилась с ним только потому, что у Гордона Эллисона уже было имя, ваша мама будто бы хотела стать через него знаменитой. Но это говорили лишь по одной причине — никак не могли понять, зачем она соединила свою жизнь с Гордоном Эллисоном, ведь тогда он был очень мрачный, угрюмый и такой неразговорчивый. Да, вот каким был ваш папа раньше. Теперь он веселый, общительный. Брак с госпожой Элис пошел ему на пользу. Но Элис Маккензи и впрямь была чудом природы. Такая легкая, по-детски веселая, настоящая фея, а до чего талантлива! В доме Маккензи постоянно звучала музыка, устраивались любительские спектакли, отмечались дни рождения и другие праздники, но центром этого дома всегда была Элис. Она родилась в сорочке, была баловнем судьбы.

— А отец?

— Отец… Да, он тоже присутствовал на праздниках. Как и я. У них был очаровательный открытый дом. И при этом…

Гувернантка придвинула свой стул вплотную к Эдварду, перешла на шепот, она радовалась тому, что может его развлечь.

— При этом мать Элис была очень набожной. В углу своей спальни, за занавеской, которую я вышила своими руками, она устроила настоящий нарядный алтарь девы Марии. А у молодой барышни была святая заступница. В комнате Элис над комодом висело ее изображение величиной с мою ладонь. Сейчас я запамятовала, как звали святую. Каждый раз, когда я приходила в спальню к Элис, я должна была приносить ей гвоздики, белые и красные, сильно пахнущие гвоздики; мы вместе ставили цветы в вазочки на комоде под изображением святой — это был круглый образок с позолотой.

— Мать молилась своей святой?

— Святая была ее заступницей. И мне приходилось молиться вместе с Элис, хотя я не такая уж набожная. Заступницу звали… как ее звали… вспомнила: ее звали Доротея, нет, Феодора, да, так ее звали. Ну а потом, когда Элис познакомилась с Гордоном Эллисоном, когда они обручились, она от всего этого отказалась. Мистер Эллисон был неверующий. Он так много поездил по свету. Так много всего повидал. В доме стало потише. Удивительно, как все тогда изменилось в их доме.