Микаель Ниеми - Популярная музыка из Виттулы

— Ты уже взрослый… — заговорил он, наконец, по-фински.

Я не ответил. Подумал, что щетины у меня пока нет, правда, в последнее время характер испортился да ноги вытянулись — это были первые приметы возмужания.

— И, стало быть, иной раз задумывался… спрашивал себя…

Я недоуменно глянул на отца, на его скулах играли желваки.

— Задавал себе вопросы… о жизни… о людях… Теперь, когда ты стал взрослый, тебе пора кое-что знать…

Он сделал паузу, выпил еще, стараясь избегать моего взгляда. Ну, сейчас начнется половое воспитание, решил я. Беседа о пользе презервативов.

— Только чур, никому ни слова. Это останется между нами. Между мной и тобой.

Тут отец впервые посмотрел на меня серьезным, сосредоточенным взглядом. Я кивнул. Он снова отвернулся к огню.

— Мой отец, стало быть, твой дед, по молодости был жеребцом. Короче говоря, есть у меня два единокровных брата. Они — мои ровесники и у них тоже есть ребятня. Стало быть, здесь в Паяле у тебя пять двоюродных родственников, из них — три сестры; тебе нужно знать их, чтоб вы, не ровен час, не нагуляли уродов.

Отец назвал их по именам. Одна из сестер — симпатичная девчонка, ходила в параллельный класс.

— Теперь о другом. У нас в районе живут две семейки, которые причинили нам много зла — их ты должен возненавидеть на всю жизнь. С одними мы раздружились в тыща девятьсот двадцать девятом году после процесса о лжесвидетельстве, с другими — из-за заливных лугов: в тыща девятьсот втором один сосед оттяпал их у твоего прадеда. За обе эти обиды ты будешь мстить, как только сможешь, пока эти гады не покаются и не заплатят сполна, да еще в ножки не поклонятся.

И отец в хронологическом порядке поведал о хитросплетениях нашей вражды. О наших победах и поражениях, о подложных справках и подкупах чиновников, о рукопашных схватках, письмах с угрозами, вредительстве, шантаже, о том, как у нас увели перспективного кобеля и ножом, словно домашнему оленю, обкорнали ему уши. И нет конца козням этих безумцев, а мы, хоть и пытаемся отвечать им по мере сил, все равно плетемся далеко в хвосте. И что ужасно — при этом наши обидчики распускают о нас зловредные слухи, во сто крат преувеличивая наши скромные успехи. А потому мне нужно быть начеку — иду ли на танцы или любое другое сборище, чтоб меня не подстерегли самым коварным образом и не отутюжили в отместку где-нибудь в кустах или каком другом закутке.

Отец назвал фамилии и подробно перечислил представителей побочных ветвей и породнившихся семей — после свадьбы фамилия-то меняется, да только в жилах течет та же злая кровь. И здесь мне тоже встретилось имя знакомого паренька — тощий девятиклассник, он вроде никогда мной не интересовался. Отец поддакнул — да, именно так, это в их стиле, на вид безобидные, они убаюкивают твою бдительность, и ты подставляешь им свой хребет. Не один наш предок, возвращаясь с колотыми ранами и переломами, горько жалел о своей доверчивости, заверил меня отец.

Я выучил имена наизусть, отец допросил меня на случай, чтоб я не забыл и не спустил чего-нибудь по лени. Батя пил и ругался, и хотел, чтоб я подхрюкивал и поддакивал ему, и вместе с ним вынашивал коварные планы. Он посоветовал мне устроиться в городскую администрацию — уж там-то наверху мы им таких пилюлей наваляем, к тому же безнаказанно, а если еще и жениться с умом, то можно такое кумовство в районе развести, что у этих клятвопреступников и хапуг будет земля гореть под ногами.

Лимонад кончился, и отец стал пить водку прямо из горла. Он перешел на темы более общего характера. Я уже без пяти минут рабочий мужик и потому мне следует знать тех, кто были штрейкбрехерами во время дорожной забастовки тридцать первого года и забастовки на лесосплаве у Алананен Кихланкийоки в тридцать третьем году. Имена нацистов из Терендё и Анттиса, и даже из самой Паялы, имена доносчиков — среди них есть и такие, которые до сих пор называют себя социал-демократами, а сами во вторую мировую отправляли наших братьев-коммунистов в Стурсиенский концлагерь, чтоб расстрелять их, когда Гитлер заграбастает Швецию. Узнал я также, кто из них покаялся, кто — нет, родственникам последних не худо бы напомнить об этом при удобном случае.

Отец перечислил кучу фамилий, которые надо было запомнить, и снова мне встретились имена моих школьных товарищей. Для верности отец заставил меня повторить сказанное, что я и сделал в точности. Потом он в общих чертах изложил мне историю рабочего движения, объяснил, почему некоторые особенно злопамятные социалисты по сей день терпеть не могут «Хапарандский вестник» и «Норботтенский курьер», отчего отовариваются в «Консуме», а не в «ИКА», и отчего люди все еще искоса глядят на таможенников, преподавателей училищ, лесников и лестадианцев.

Потом мы перешли к разделу курьезов, и отец поведал мне историю корпеланов [4] Движение харизматического пробуждения, распространенное среди лестадианцев на севере Швеции в тридцатые годы XX века. Впоследствии прекратило свое существование. Основатель — лестадианский проповедник Тоиво Корпела. , перечислил по фамилиям все замешанные семьи; склонившись, горячо нашептывал, как в ожидании хрустального ковчега корпеланы размалевали себе манду и сраку, как прыгали и матерились почище иного лесоруба, как говорили не «я поел», а «я поимел», как привязывали к башке оленьи рога, как катались друг на дружке верхом, как упились брагой и обделались в полицейском фургоне, да и вообще веселились напропалую, несмотря на скудные деревенские доходы.

От удивления у меня округлились глаза — я решил, что отец шутит, по крайней мере, я об этом слышал впервые. Отец ответил, что это он еще делает скидку на возраст, остальное он мне доскажет, когда у меня женилка отрастет.

Турнедален преображался у меня на глазах. По всей округе вдруг натянулись невидимые жгуты, вдоль и поперек склеившие людей. Крепкая, вездесущая паутина ненависти, похоти, страхов, памяти. Четырехмерная сеть — ее липкие нити тянулись в прошлое, уходили в будущее, спускались под землю к мертвецам, поднимались в небеса к еще не рожденным детям, ее силовое поле накрыло и меня, хотел я того или нет. Я дивился ее силе, восхищался ее красотой и боялся ее. Детство кончилось, отец открыл мне глаза. На мои корни, культуру — называйте, как хотите, но это было моё.

Напоследок отец рассказал мне и о наших собственных пороках. В нашем роду встречались пьяницы. Потому-то он и не угощает меня сейчас — вот достигну совершеннолетия, тогда и буду баловать с зельем; дело это премудрое, да и стойкость нужна. А уж коли вкус напитка полюбится, так тут и вовсе подальше держись. Ведь обычно люди как считают: выпьешь — тепло по телу да душе отрада, а так водка горькая и злая. Однако же многие забулдыги признавались отцу, что и сам вкус водки им приятен, может, потому и увязли они в этой трясине.