Олег Коряков - Дорога без привалов

Не вдруг прозревает и мудреет героиня повести, долго сковывают ее липучие собственнические представления, но все ощутимее пробивается в ней что-то светлое; какие-то подчас неприметные, но нелегкие и важные ступеньки в сознании, шаг, еще шаг — и уже заливает душу возвеличивающее человека чувство нужности людям, потребность заботиться о них, думать и хлопотать об общем деле, им болеть, его славить. Из беззащитной и забитой, озлобленной и отчаявшейся вырасстает сильная, уверенная, торжествующая Варвара Потехина, простая русския баба, нашедшая свое большое и прочное счастье в служении людям, обществу.

Благополучно устраивает она и семейную жизнь, возвращая к себе свою любовь — Андрея Дорохова. Но не это для нее главное. Это тоже необходимо ей, но главное не в этом. Отберите у нее дело, уведите ее от людей, оставьте наедине со своей семьей — погаснут ее очи, надломится душа, Варвара рухнет. А отвернись, уйди от нее Дорохов — будет больно, будет саднить незаживающий рубец, но Варвара останется деятельной, неунывающей, борющейся. Такой она человек.

Вспомним Любку Смолякову из превосходного марковского рассказа «Шест у двора». Совсем молоденькая, непосредственная, порывистая, она мается от горячей любви к трактористу Антону Пьянкову, который привез из города жену Клавдию, ленивую и капризную, с особыми, «городскими», претензиями. Прилип Антон к своей Клавдии — не оторвешь. Но вот Любка встречает соперницу, когда та, бросив мужа, сбегает в город. Любке бы обрадоваться, а ее охватывает ярость.

«— Уезжай Бросай нас! Купишь в городе булку хлеба — кушай на здоровье!.. Но с каждым куском пусть тебя думка тревожит: это мы тебе кусок вырастили! Мы для него землю периной взбили. Ешь, но помни!»

Любка в эти минуты «забыла обо всем, кроме нанесенной колхозу обиды». А потом, когда Клавдия уже исчезла, девушка увидела Антона. «У Любки стукнуло и оборвалось сердце: она совсем забыла об Антоне. Все, что пережила она в это утро, было значительно большим, чем чувство к этому человеку, которое столько времени грело ее».

Вот это «значительно большее», чем чувство к любимому человеку, — высокое и громадное, общее, — пожалуй, и есть главное в духовном облике той женщины, которая близка сердцу Ольги Марковой. Именно оно, по представлению писательницы, делает женщину сильной и гордой, полной гражданского достоинства. Оно властно диктует поведение тоскующей по любви Катерины Измоденовой (рассказ «Вдова»), оно поможет перенести горе и Наде («Облако над степью»), оно окончательно отталкивает от мужа Симу Тарасову (повесть «Тоскуй-трава»), оно движет поступками Натальи Григорьевны Коржавиной из повести «Улица сталеваров».

Наталья Григорьевна — фигура в творчестве Ольги Марковой приметная. Правда, в отличие от Варвары Потехиной это характер уже сложившийся, отлитый в четкую, выпуклую форму, характер сильный, своеобразный, впечатляющий.

Вдова сталевара, взрастившая большое трудовое семейство, Наталья Григорьевна и на склоне лет полна тревожных забот и деловитости. Но заботы ее и дела совсем не только вокруг домашнего очага. Живет в ней «привычное… чувство напряжения»: хочется женщине «быть полезной, включиться в нужное дело», — идет Великая Отечественная война.

И сыны Коржавиной, и уже внуки ее на фронте. Неугомонная старуха хлопочет без устали. Обо всем и обо всех ее сердце болит — о ребятишках из детского дома, об эвакуированных с запада людях, об одинокой Анне Овсюковой, о цветах для госпиталя, об уличном хозяйстве, — она председательница уличного комитета. Сноровисто и умно растит она чужих ребят, взятых в дом, поясняя сдержанно: «Должность моя материнская — воспитывать детей».

При всем своем обаянии она сурова. В час, когда известно стало, что на фронте погиб ее внук, у Натальи Григорьевны не нашлось для дочери жалостливых слов — нашлись лишь разумные:

«— Не за праздным столом твой сын умер, а честным делом. И ты свое сердце не тирань… Подожди, вот война кончится, мы и поедем по всей земле искать Васину могилу. Найдем, звезду поставим, калину посадим… Поклонимся могиле да и домой поедем. Долго-то не проездишь: у нас семья, дети… работы-то сколько!»

Подчас кажется, что материнство для нее — не радость, а только долг. Высокий, важный долг. Правда, он согрет трогательным горделивым чувством прародительницы. Мечтается Наталье Григорьевне, что «все дети ее детей будут похожи друг на друга и когда-нибудь кто-то снова будет похож на нее. Станут в семье перебирать родословную, и один из стариков скажет: «Была у нас старая Наталья, мать нашей матери».

Примечательно, что и в одном из более поздних рассказов («Илька» — так называлась первая редакция «Первенца») звучит схожая мысль. В целинный совхоз, только появившийся, приехала единственная женщина, подруга одного из степных первопроходцев. Приехала беременная и родила тут. Рассказ заканчивался так:

«Молодая мать, держа сына на коленях, затаенно улыбалась. Она, кажется, уже поняла, что не напрасно приехала сюда, в далекую, малолюдную, еще мертвую степь. Теперь она знала: приехала для того, чтобы сделать степь родиной, чтобы люди, заброшенные сюда, обрели мир, увидели себя в завтрашнем дне».

«Приехала, чтобы сделать степь родиной», — как это величественно звучит, сколько женского могущества за простой этой фразой, поднимающей житейское над чредой буден, возвышающей его до социально-философского смысла!

Тут вспоминаются мне стихи Освальда Плебейского, живописующие эпизод татаро-монгольского нашествия на Русь. Иссеченные, порубанные, пали все жители селения, дотла сгорело жило, лишь космы дыма стелются над пустынной, омертвелой землей. Кажется, жизни конец. Но вот появляется женщина. С сухими глазами идет она по скорбному пепелищу.

Высокое назначение и душевную красоту женщины, чувство ее гражданского достоинства и долга, извечную, жажду счастья — вот что воспевает Ольга Маркова. Ее позиция ясна и, я бы сказал, воинственна: в противовес своему идеалу писательница с открытым презрением, осуждая, показывает в своих произведениях и женщину никчемную, пустоцветную — изнеженную, ленивую, часто бесплодную, думающую только о личном благоустройстве. К таким она безжалостна и непримирима.

А может, это две противоположные, борющиеся стороны одного и того же образа — Женщины? Образ этот сложен, противоречив и бездонен…

Конечно, верно, что жизнь писателя — в его книгах, только не надо понимать это буквально. Книги выражают мироощущение автора, его взгляд на бытие и, конечно, отражают его жизненный опыт, но вовсе не обязательно — жизненные ситуации. Даже в книгах автобиографических достоверность конкретных деталей может быть зыбкой и относительной.