Олег Коряков - Дорога без привалов

Были бои, были корреспонденции и очерки, были новые книги, рожденные в пекле войны.

После он служил в Вене, в газете советских войск, заведовал отделом литературы и искусства и сейчас вспоминает, как его отдел печатал первой публикацией произведения А. Твардовского, П. Комарова, В. Пановой…

В 1949 году майор Стариков, демобилизовавшись, вернулся в Свердловск, к семье, к мирной работе.

Немало его книг вышло с тех пор. «Звезда победы», «Рябиновая ветка», «Байкальские рассказы», «Золотые просеки», «Мы летим в Анзас», «Вертолет берет одного», «Возвращение Юрия Митрофановича», «Впереди дальняя дорога»… Дорога стала как бы символом его жизни, он был неустанен в поездках. То на уральских шахтах, то среди горняков Сибири, то у строителей железной дороги в тайге, то среди байкальских рыбаков, то у металлургов, то у лесников — всюду можно было встретить Виктора Старикова, всюду он поспевал. И за перечисление его книг я взялся не ради перечисления, а только для того, чтобы напомнить, что все эти годы — от демобилизации из армии до последних лет — он писал о том, чему имя — Сегодня. Сегодняшний день, сегодняшние заботы, сегодняшняя жизнь советских людей.

И вдруг — как щемящий душу вскрик о былом — книга «Память моя — солдаты», вышедшая в 1971 году. О войне.

Но почему «вдруг»? Для людей, прошедших войну, она — навсегда.

Как и откуда появилась эта книга, объясняет сам автор.

«Жизнь журналиста, занятого текущими делами и подчиненного ежедневно круто набегающим событиям, приучила редко оглядываться назад. Двадцать четыре года пролежали мои пожелтевшие записные книжки военных лет. Я даже не подозревал, забыл, что в них хранятся десятки фамилий и портретов солдат и офицеров Уральского добровольческого танкового корпуса, с которыми я прошел фронтовыми дорогами от первых боев на Орловско-Курской дуге до завершающих — на улицах Берлина и Праги».

Итак, это документальные записки военного журналиста, бывшего корреспондента корпусной газеты «Доброволец»?

За последние годы вышло немало превосходных документальных книг о войне. Это интереснейшие, содержательные мемуары наших полководцев, это и документально-художественные книги таких мастеров, как К. Симонов, В. Полторацкий, В. Субботин и другие. И вот — еще одна. Чем вызвано ее появление, что хотел поведать нам автор? Виктор Стариков свою задачу открывает с полной ясностью:

«Я пишу не историю Уральского добровольческого танкового корпуса. Это задача военных исследователей. Мне хочется восстановить картину войны, участие в ней народа, как это запечатлелось в моей памяти. Ведь только малая часть того, что я видел, нашла место в моих газетных корреспонденциях тех лет. Да и редко мы, военные газетчики, выступали тогда в газетах с собственными материалами. Мы помогали солдатам и офицерам писать заметки, в которых они рассказывали о собственных боевых делах, о подвигах своих товарищей. Только теперь я пользуюсь возможностью рассказать то, чему был свидетелем, что волновало меня в те дни».

Теперь мы можем уже точнее определить жанр книги. Это не записки военного журналиста, это — его воспоминания, основанные на документальных записях далеких грозных дней. Сплав сегодняшней памяти и эмоций со строгой достоверностью происходившего тогда. И еще: это не о себе, хотя автор с понятной необходимостью присутствует на каждой странице книги. Это — о солдатах. «Память моя — солдаты».

«Ребята садятся в танки… Им — в бой!..

Ребята садятся в танки… С каждым уходит целый мир».

Это ключевые строки. Главное в книге то, что автор умом и сердцем стремится понять и описать те «миры», те жизни, судьбы и характеры людей, которые шли в бой на грозных и проворных бронированных увальнях, что назывались «тридцатьчетверками». Не столько бои его интересуют, сколько люди в боях. Уральцы, мирные мастеровые, грудью вставшие на защиту Отечества в годину смертельной битвы с фашизмом.

Поскольку в боях, особенно в наступлении, корреспондент «Добровольца» капитан, а затем майор В. А. Стариков находился в основном в первых эшелонах, отрываясь от редакции порой на двести-триста километров, он почти все время был с людьми на передовой. Одних он знал мало, мимолетно и потому описывает их скупо — лишь черточки внешности да несколько услышанных фраз. С другими доводилось встречаться не раз, и тут репортер и художник чувствует себя уже свободнее: читатель узнает и биографию героя, и его думы, и характер. В итоге же получается то, о чем автор и мечтал, — «картина войны, участие в ней народа, как это запечатлелось в моей памяти». И мы, читатели, не можем не быть благодарны памяти художника — тревожной, щемящей душу, всепроникающей памяти…

Говорят: ему шестьдесят пять не дашь. Бывает — и не дашь. А бывает — выглядит на все семьдесят: проступают следы трудной жизни, неустанного писательского труда. Но чаще все-таки выглядит моложе своих лет. Высокий. Шатен. В очках. Без них — с беспомощным, несколько растерянным прищуром. Улыбка чуть застенчивая. Смеется редко. Очень умеет слушать других. Только похмыкивает, внимательно, поощрительно, с пониманием и сочувствием.

Всегда сосредоточенный, приучавший себя все точно оценивать, он любит и умеет говорить людям правду в глаза, тактично, но порой и резко. Впрочем, резкость он бережет для крайних случаев. А чаще и больше он умеет быть просто тактичным. Это — тоже дар. Эта та интеллигентность, которая не зависит от образования (прошу не путать с образованностью), а дается человеку как талант.

Он опытен в общественных делах. Не раз бывал ответственным секретарем Свердловской писательской организации, был партсекретарем, редактором литературного альманаха, избирался народным заседателем в суде, побывал на десятках других выборных должностей. И сейчас он много времени и сил отдает ответственной работе в московской и республиканской организациях Союза писателей.

Я смотрю на него, своего старого товарища, и начинаю понимать, чем же все-таки он жив и чем силен. Воспитание в рабочей коммунистической семье, активная партийная работа, труд в нашей печати принесли ему многие из лучших его качеств: высокую идейность, деловитость, скромность. И страстность.

Помню, как я удивился, впервые прочитав «Золотые просеки», первую часть этой книги — «Лесную тетрадь». Мне показалось: это не Стариков. Очень сдержанный, в чем-то суровый, писавший о войне и тяжких трудовых буднях заводского Урала, он вдруг предстал передо мной новым Пришвиным, нежно влюбленным в природу и глубоко понимающим ее, влюбленным в малые песчинки на дороге, в младенческий лепет птенца.