Амин Маалуф - Самарканд

С наступлением первого тепла Зарганда оживала. Иностранцы и зажиточные персы проводили в величественных резиденциях посреди роскошной природы долгие месяцы праздности и неги. Не секрет, что для большинства дипломатов только близость к этому раю делала сносной серую тегеранскую скуку. Зимой же Зарганда обычно пустела. Там оставались лишь садовники, сторожа да редкие местные жители. Нам с Ширин позарез требовалось подобное уединение.

С апреля, увы, все начиналось снова! Повсюду сновали ротозеи, гуляющие. Ширин приходилось то и дело устраивать чаепития для подруг, вопрошающе взирающих на нее. Мне приходилось спешно прятаться. Время зимней спячки безвозвратно миновало, мне пора было покинуть наше гнездышко.

Когда я объявил об этом Ширин, она погрустнела, но смиренно перенесла мысль о разлуке.

— А я думала, ты счастлив.

— На мою долю выпало редкое счастье, я хочу оставить его таким, как оно есть, нетронутым, чтобы потом опять к нему вернуться. Я гляжу на тебя с удивлением и любовью и все никак не могу наглядеться. Не хочу, чтобы заполонившая все толпа изменила мой взгляд на тебя. Я ухожу летом, чтобы вернуться зимой.

— Летом, зимой, ты уходишь, возвращаешься и думаешь, что распоряжаешься временами года, своей жизнью, моей. Разве Хайям ничему тебя не научил? «Как вдруг небо похищает у тебя самый миг, который необходим, чтобы успеть облизать губы».

Ее глаза погрузились в мои и читали меня как открытую книгу. Она все поняла и вздохнула.

— Куда ты отправишься?

Этого я еще не знал. Я дважды был в Персии и оба раза находился на осадном положении. Мне предстояло открыть для себя весь Восток, от Босфора до Красного моря; Турцию, объятую революционным движением, низложившую своего султана-халифа и обзаводившуюся депутатами, сенаторами, клубами и оппозиционной прессой; гордый Афганистан, который британцы в конце концов укротили, но какой ценой! Да и вся Персия еще оставалась непознанной. Я видел лишь Тебриз и Тегеран. А Исфахан, Шираз, Кашан, Кирман? А Нишапур с могилой Хайяма, серым камнем, веками усыпаемым лепестками?

Какую из всех открывавшихся передо мною дорог выбрать? Рукопись сделала выбор вместо меня. Я сел на поезд в Красноводске, побывал в Ашхабаде, древнем Мерве, посетил Бухару.

Но дольше всего я задержался В Самарканде.

Мне было любопытно своими глазами взглянуть на город, где прошла юность Хайяма.

Что сталось с кварталом Асфизар и бельведером, в саду, где Омар встречался с Джахан? Сохранилось ли хоть что-то от предместья Матюрид, где, следуя древнекитайскому способу, в XI веке изготовляли бумагу из древесины шелковицы? Неделями бродил я по городу, ездил на муле, расспрашивал торговцев, прохожих, имамов в мечетях, но мне отвечали лишь пожатием плеч, улыбками или приглашением на чаепитие.

И вдруг повезло. Однажды утром я стоял на площади Регистан. Мимо шел караван, состоящий всего из шести или семи бактрианских густошерстных верблюдов с массивными копытами. Старый погонщик остановился неподалеку от меня, перед лавкой горшечника, прижав к груди новорожденного ягненка; ой предлагал ягненка в обмен на товар, горшечник торговался, не снимая рук с кувшина и гончарного круга и подбородком указывая на гору покрытых глазурью горшков. Я наблюдал за ними: шапки из черной шерсти с каймою, пламенеющие бороды, отработанные тысячелетиями жесты. Все было точь-в-точь как во времена Хайяма.

Легкий ветерок поднял с земли песчинки и стал кружить их в воздухе, раздул платья погонщика и гончара. Появилось ощущение, что всю площадь накрыло огромным газовым шарфом. Я огляделся. Вокруг высились три гигантских памятника с башнями, куполами, порталами, высокими стенами, выложенными искусной мозаикой, арабесками с вкраплением золота, аметиста, бирюзы и тщательно нанесенными письменами. Они еще не утратили своего величия, но башни уже покосились, купола прохудились, фасады облупились, пострадали от ветра и людского безразличия; редкий взгляд обращался на эти высокомерные колоссы, великолепные, но ненужные. Грандиозные подмостки для жалкой драмы.

Не сводя с них глаз, я стал пятиться и на кого-то наткнулся; а обернувшись, чтобы извиниться, очутился нос к носу с человеком в европейском платье и, судя по всему, прилетевшим с той же далекой планеты, что и я. Мы разговорились. Это был русский археолог, так же, как и я, явившийся сюда со множеством вопросов. Но в отличие от меня он уже получил ответы на некоторые из них.

— В Самарканде время идет от катаклизма к катаклизму, от одной tabula rasa [78] чистая доска (лат.). до другой. Когда монголы в XIII веке разрушили его, жилые кварталы превратились в руины с горами трупов. Пришлось покинуть город. Выжившие отстроились в другом месте, южнее. Так что весь старый город Самарканд времен сельджуков — мало-помалу был занесен песком и представляет собой обширное приподнятое плато. Под землей находятся сокровища и спят тайны, на поверхности — пастбища. Однажды нужно будет откопать все это, расчистить дома и улицы. И тогда Самарканд поведает нам свою историю. — Он замолчал. — А вы археолог?

— Нет. Этот город притягивает меня но иным причинам.

— Если не сочтете меня нескромным, по каким именно?

Я рассказал ему о Рукописи, стихах, хронике на полях, миниатюрах, изображающих любовников из Самарканда.

— Как бы мне хотелось взглянуть на эту книгу! А известно ли вам, что от тех времен ничего не осталось? Все было уничтожено. Словно проклятие какое-то над этим городом. Стены, дворцы, сады, канализация, храмы, книги, предметы искусства. Памятники, которыми мы любуемся сегодня, были возведены позднее Тамерланом и его потомками, им меньше пяти веков. От эпохи Хайяма остались лишь черепки и, как я только что от вас узнал, эта чудом дошедшая до наших времен рукопись. Какая редкая возможность выпала вам — держать ее в руках. Это и привилегия, и страшная ответственность.

— Поверьте, я сполна отдаю себе в этом отчет. Годы, с тех самых пор как я узнал о ее существовании, я живу лишь ради нее, она ведет меня от приключения к приключению, ее мир стал моим, а ее хранительница — моей возлюбленной.

— И для того, чтобы увидеть места, описываемые в ней, вы совершили это путешествие в Самарканд?

— Я надеялся, горожане укажут мне хотя бы место, где в древности располагались городские кварталы.

— Сожалею, что приходится вас разочаровывать, но о той эпохе вы услышите лишь легенды, рассказы о джиннах и дивах. Город прямо-таки смакует их.

— Неужели больше, чем другие города Азии?

— Боюсь, что да. Я вот думаю, а не воспламеняется ли воображение наших современников от одного только соседства с этой стариной? Не забывайте и о погребенном под песком городе. В течение веков столько детей провалилось в его расщелины, столько странных звуков доносилось оттуда, из чрева земли! Так родилась самая знаменитая легенда о Самарканде, сыгравшая немалую роль в рождении тайны, окутывающей название города.