Кнут Фалдбаккен - E-18. Летние каникулы

Щеки у нее горели, и она продолжала рыдать, потому что все так складывалось.

Он видел, что она все еще плачет.

Ни слова не говоря, он свернул на небольшую боковую стоянку, повернулся к ней, протянул руку и сказал: «Ну…» — с кривой улыбкой. Она позволила ему обнять себя и поцеловать глубоким влажным поцелуем. Он давно не целовал ее так. Казалось, предыдущая сцена пробудила в нем желание. Ей совсем не хотелось секса, но она жаждала, чтобы он обнимал ее, утешал, шептал какие-то слова на ухо. Она не могла без этого, это единственное, что оставалось ей. Это единственное, на что она должна была опереться. Ее так шокировало его поведение. Он ухлестывал за другими девушками, а она делала вид, что не замечает этого. И полностью зависела от этого ненадежного парня, парня, который отнюдь не брезговал разными мелкими аферами. Слабый голос разума говорил ей, что это не дело, что она не должна терпеть подобное. Пора очнуться от этого кошмара, пока не случилось что-нибудь похуже.

Такое глубокое разочарование. Все началось так прекрасно и так плохо кончается. Все события последней недели предстали перед ней теперь в совершенно ином свете: кто они такие с Томми, собственно говоря? Парочка мелких жуликов, перебивающихся всякими аферами и воровством, скрываясь в потоке летних туристов. Да воровством, потому-то у них всегда были еда и бензин. Неужели она была такой же, как и остальные «в розыске», беглецы, нарушители, люди с отклонениями? Была ли она такой же, как и он, Томми? Да, она такая же! Такой вывод можно сделать, если обдумать печальный опыт их совместного отдыха. Она была не лучше него. Они были в одной лодке. Плывут вместе, вместе и пойдут ко дну. И все же, несмотря ни на что, ей было приятно, что он обнимал ее, ведь он ей нравился вопреки всему. И еще потому, что испытанный только что страх перед одиночеством ужасал ее. Ведь он может возненавидеть и отвергнуть ее. Бросить, а это самое страшное. Только не это.

Конечно же, кафетерий «Вифлеем» был закрыт. (По воскресеньям в этом помещении, правда, был «молельный дом»). Но в целом атмосфера праздничная, множество флагов и вымпелов, праздношатающихся. Ясное дело, праздничная, особенное воскресение в Странде. И вот, чтобы окончательно засвидетельствовать это, грянули фанфары духового оркестра, который занял почти всю проезжую часть улицы, вернее, две трети ее, ведь нельзя же было совсем перекрыть движение самого европейского шоссе, E-18, главной летней артерии, по которой устремляется поток автомобилей с туристами.

Духовая музыка всегда захватывала Алису, не важно, играла ли она сама или просто стояла и слушала. Это была по-настоящему красивая, мелодичная, исполненная гармонии музыка, в которой был четкий ритм, и от которой становилось спокойно на душе. И она наслаждалась этой музыкой по мере приближения оркестра.

Алиса с радостью вспомнила эту музыку и родную деревню в серые пасмурные майские дни, когда все собирались на школьном дворе, чтобы послушать репетицию оркестра перед празднованием Дня Конституции. Она прекрасно помнит себя, в шапочке с козырьком, короткой белой юбочке и белых гольфах. Коленки у нее тогда посинели от холода.

А вот и оркестр. Они играют «Марш охотников». Она с тоской вспоминала о своем корнете.

А вот и Отто. Да ведь он рассказывал, что играл в оркестре на кларнете. Она, правда, не знала, стоит ли ему верить, ведь он столько наплел всего вчера. Впрочем, да, он говорил, что должен принимать участие в дневном шествии оркестра. Вот бедняжка, после такой попойки, да еще с поврежденной рукой!

Да, да, это он, Отто Хагебекк, вчерашний герой из отеля «Вик», весь в поту, в тесной униформе, крайний в третьем ряду. Она-то всегда шла во втором ряду, а в последние годы даже и в середине первого ряда. Впрочем, он изящно держит инструмент. Пальцы — самая изящная часть его тела, и играет, как ей кажется, вполне сносно, может быть, он и впрямь играл в оркестре? И даже возглавлял какую-то группу?

— А, что я вижу. На горизонте показался сам почтмейстер собственной персоной, вместе со своим денежным шкафом?

За спиной Алисы стоял Томми.

— Не хочешь ли подойти и поблагодарить его за приятный вечер?

Неизвестно, что на уме у Томми? То ли ревность, потому что она не пришла домой ночевать, хотя можно ли ревновать к такому мужчине? Или, быть может, бедняга Отто интересует его совсем по другой причине? Она понимала, что такого, как Отто, Томми может по-всякому использовать, как, например, вчера, фактически заставил его платить целый вечер за пиво для них.

— Что ж, я могу подойти к нему.

Она сказала это потому, что ей хотелось понять, какие планы у Томми. Да и вообще, она была не прочь снова увидеться с Отто, несмотря на его вчерашние художества. Опыт общения с пьяными парнями у нее есть, ей много раз приходилось дожидаться какого-нибудь своего кавалера после танцев, когда того рвало где-нибудь за углом дома. Это ее не пугало, чего тут особенного. Они от этого не становились ни лучше ни хуже, просто противно было. А с парней спесь слетала. Ну так, что ж, почему бы ей не посмотреть на Отто в нормальном состоянии. Во всяком случае, это правда, что он играет на кларнете.

— Ну же и подойди к нему!

Конечно, она подойдет, она уже решила. Но Томми что-то был чересчур настойчив. И она решила нарочно помешкать.

— Может быть, сначала подумаем о новом месте, куда нам теперь податься?

И они принялись рассуждать о том, какой домик и в каком кемпинге лучше снять, это они-то, у которых не было средств, чтобы оплатить свой отдых в палаточном городке. Но они так долго и детально говорили об этом, как будто бы оба намеренно избегали главного: «Что же будет теперь?» Оба они не хотели думать о том, что будет, когда их неудавшееся летнее приключение подойдет к концу, не осмеливались посмотреть правде в глаза.

— Ладно, давай поедем в Ормекилен, или как он там называется. И поспеши, а не то упустишь своего почтмейстера. Вон оркестр уже завернул за угол.

Неподалеку от пристани была построена сцена, на которую и поднялись оркестранты, хотя мало кто слушал их по-настоящему. Народ устремился к киоскам с мороженым, ко всяким лоткам, которые специально появились здесь. Компания, занимающаяся морским туризмом, пустила еще один прогулочный пароход, и многих это соблазнило. Кругом продавались сувениры, солнечные очки и козырьки. Бесплатно раздавались воздушные шары с рекламой разных фирм. Музыку заглушали и порывы ветра, и рев моторок, и стрекот мотоциклов: рокеры устроили себе тут нечто вроде тренировочной площадки.

Она пробралась как можно ближе к сцене и могла прекрасно слышать попурри «Оклахома». Наверняка и Отто должен был бы ее заметить, хотя она и не старалась специально привлечь его внимание. Это было бы уж чересчур. Она и так немножко смущалась, что стоит вот так напротив сцены, в надежде, что один из музыкантов заметит ее. Хотя в глубине души ей сейчас все было безразлично. И, видимо, наступает время, когда ей придется смириться со своим странным положением человека, у которого нет в жизни никакой опоры. Из безалаберных, легкомысленных туристов они превратились в откровенных аферистов, за поимку которых, должно быть, объявлена награда. Такое у нее было ощущение. Она смело встречалась взглядами с другими туристами, с этими дамочками в шортах, с тщательно подобранными волосами под платки, завязанные в форме тюрбана, в солнечных очках и со складками на шее, явно следами срочной диеты, которую они себе устроили прямо перед поездкой сюда, и со взглядами их мужей, таких смешных не в костюмах, не с конторскими папками или портфелями в руках, а в летней одежде, с пятнами шелушения кожи на бледных тоненьких ножках.