Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

— Мой муж не замечает этого. Жаль, что он не замечает, как я красива, — посмотрела она на свою обнаженную руку.

— Похоже, ты велела мне прийти еще раз, чтобы опять иметь возможность поговорить о своем муже, — сморщил он лоб и снова принялся рассказывать о своих страданиях: когда она ему сказала, что любит мужа, он ушел с мыслью, что больше не вернется. Но она видит, как он смог это выдержать! Это его наказание. То, что он не может оторваться от нее, — это его наказание за любовь к ней. Не зря он даже в самые счастливые дни их отношений так дрожал и трепетал. Его сердце предчувствовало, сколько ему придется заплатить, когда она его покинет.

— Я тоже за это заплатила, дорого заплатила, — Слава посмотрела на него с улыбкой, какой он никогда прежде не видел на ее лице, с улыбкой слепого, просящего, чтобы его перевели на другую сторону шумной улицы. — Я не рассказала мужу, что он у меня не первый, а это противоречит его морали. Наша совместная жизнь оказалась разрушена.

— Ты выбрала себе мужа с такими старомодными представлениями? — от удивления Френкель встал и сразу же снова опустился на стул. — Какой муж в нынешние времена выясняет у жены, первый ли он у нее? Это неделикатно. Я себе такого и представить не мог!

— И я себе не представляла, что стану такой преданной домашней женщиной, которой и в голову не придет изменить мужу, даже когда ей хочется ему изменить, — рассмеялась Слава, а на щеках у нее горел какой-то нездоровый румянец. — Это-то меня в тебе и обижает. Меня обижает, что ты не можешь меня соблазнить и оторвать от мужа. Правда в том, что он не требует от меня отчета за прежнее. Мне кажется, он даже доволен, что моя прежняя жизнь в его глазах запятнана и у него есть предлог раскаяться, что он женился на мне, — она говорила быстро и весело, как будто ей доставляло удовольствие рассказывать, как она унижена. — Тебе нужны деньги? Ты писал, что нуждаешься в моей дружбе. Так что если тебе нужны деньги, я одолжу.

— Ты думаешь, из-за этого я просил тебя приехать? — вскочил Френкель.

Слава дрожащими пальцами погладила его по лицу и улыбнулась, чтобы он не обижался. Ведь заработки учителя слишком малы, чтобы он мог устроить приехавшую к нему семью. Может быть, его жена забеременела и ему нужны деньги на операцию… Конечно, она болтает ерунду. Она хочет знать: если бы его жена забеременела, был бы у него еще ребенок, или же он предложил бы жене сделать аборт?

— Нет, у меня бы не было еще одного ребенка, — Френкель не спускал с нее глаз.

— Не смотри на меня с состраданием, Бернард. Я не в таком положении, я не беременна, — Слава пощупала свою шею, лоб и щеки, не горят ли они, и снова заговорила поспешно, лихорадочно. Ей пришло в голову спросить его об аборте, потому что в их доме служанка забеременела от сына ее старшего брата, то есть от ее племянника. Служанка не хочет делать аборт, а ее, Славин, муж не позволяет выгнать служанку. Из-за этого между мужем и ее родственниками вспыхнула ссора, потому-то она и уехала из дома. Теперь Бернард понимает, что за человек ее муж? Пусть Бернард придет завтра, она ему все подробно расскажет, а теперь он должен уйти. Ее брат Володя приехал в Белосток по своим торговым делам и может в любой момент зайти к ней. Перед тем как она уехала из Ломжи, брат сказал ей, что ее учитель перевез в Белосток свою жену и ребенка. Она понятия не имеет, откуда он об этом знает. Так что если Бернард не хочет встретиться с ее братом, а, насколько она понимает, он этого не хочет, то пусть сейчас уйдет и вернется завтра, сразу же после работы.

Френкель пожал плечами и вышел из комнаты с озабоченным лицом, словно она показалась ему больной. Слава сразу же принялась собирать вещи, разговаривая сама с собой. Где была ее голова? Ведь Цемах спросит, зачем она ездила в Белосток и с кем там встречалась. Сегодня слишком поздно возвращаться, она не найдет автобуса. Завтра рано утром она поедет домой, а Френкелю оставит короткое письмо о том, что ей неожиданно пришлось уехать. Он не поверил, что ее муж поссорился с ней и со всей ее семьей из-за служанки. Френкель не вступился бы за служанку. Он ведь сам говорит, что и своей жене велел бы сделать аборт.

Стася с перепуганными глазами кролика, прячущегося от преследователей, сидела в своей каморке. Она вздрогнула от стука в дверь, но испугалась напрасно. Добрый ребе и хозяин дома внес обеими руками печенье, стакан чаю, творог и масло на блюдечке.

— Это для вас, вы же за сегодняшний день даже еще не перекусили, — и Цемах вернулся на кухню к буфету — взять завтрак для себя.

Он сидел в своей комнате, жевал сухой хлеб с твердым соленым сыром и в который раз думал об одном: в Ломже ему больше нечего делать. Возвратиться в Нарев он тоже не может. После его спора с посланцами главы ешивы ему не будут там доверять. Не допустят даже на собрание его собственных учеников. Он должен отыскать какое-нибудь местечко и основать там начальную ешиву собственными силами. У него никогда еще не было такого желания, как сейчас, воспитывать молодых и рассказывать им об этом мире. Ой, он познал этот мир! А Слава? Разве она наденет на голову платок и поедет вместе с ним? Увидев, что он знает о ее участии в гнусном заговоре против сироты, она уехала из дома, чтобы наказать его за то, что он сказал правду. Разве она сможет быть женой главы ешивы, даже если согласится поехать с ним?

— Я виновата, — сказала Стася, врываясь в его мысли. Она стояла перед ним в платке, словно считала себя замужней женщиной и не хотела показываться перед ребе с непокрытыми волосами. Однако руки она держала сложенными в мольбе, как это делают христианские девушки, когда молятся, стоя на коленях в церкви. — Я не хочу, чтобы из-за меня ребе ссорился со своей женой и шуринами. Я уйду из дома и пойду, и пойду, — говорила она, не зная, куда пойдет.

— Даже не вздумайте! — воскликнул Цемах. Если она уйдет из дома, он будет еще больше ссориться со своей женой и шуринами. Пусть она терпеливо ждет, пока Володя Ступель найдет для нее место у евреев.

Стася вернулась в свою комнатку, а Цемах — к своим мыслям. Вот если бы он женился на Двойреле Намет из Амдура или на какой-нибудь другой скромной девушке из набожной семьи, у него не было бы сейчас таких тяжелых раздумий о своей жене, которая подходит на роль раввинши еще меньше, чем он — на роль лавочника.

Вечером свояченица Хана принесла полный поднос с ужином. Она смотрела, как Цемах произносит благословение на хлеб, как он раздвигает двумя пальцами усы и подносит ложку с супом ко рту с благородной покорностью еврея-отшельника, сидящего за чужим столом. За последнее время ученый свояк сильно вырос в глазах Ханы.

— Бог вознаградит вас за то, что вступились за сироту. Володя совсем не такой плохой, но ему раньше совсем не приходило в голову, что в селе Стасиного ребенка могут крестить.