Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

Хана-Лея уже давно заметила, что ее сестру как подменили. Та ни с того ни с сего заболела, долгое время пролежала в своей комнате и ничего не ела. А с тех пор как вернулась к столу, она сидит подавленная и избегает взглядом реб Цемаха. Он тоже избегает взглядов Рони. Однако совсем иначе, чем это делает богобоязненный еврей, избегающий смотреть на чужую жену. Прежде он смотрел на Роню, и еще как смотрел! «Моя сестра искала и нашла для себя неприятности», — думала Хана-Лея. Сразу же после того, как кухарка Гитл вышла из дома, она первой набросилась на директора ешивы.

— Внешность обманчива. Часто невозможно себе представить, какой дурной характер может быть у ученого еврея, — кричала резничиха. Ее муж тоже кипятился: будь он главой ешивы, он бы вытащил этого варшавянина на биму и заставил признать, что он тварь пархатая! Реб Липа-Йося, который со времен его ссоры с Эльциком Блохом утратил способность рычать по-львиному, начал кряхтеть, говоря, что не понимает, во что превратились Валкеники. В прежние времена жених заплатил бы штраф, а Гедалия Зондак стыдился бы показаться на улице.

— Я поговорю с женихом, — проворчал Цемах и с непроглядной теменью в глазах посмотрел на скрытую издевательскую усмешку Рони, показывавшую, что она видит, что он боится за варшавянина.

Утром после молитвы в синагоге директор ешивы сказал жениху дочери Гедалии Зондака, что хочет с ним кое о чем поговорить. Йосеф спокойно пошел за ним во внутреннюю комнату. Как только Цемах прикрыл дверь, он придвинулся к парню, словно хотел растоптать его.

— Шарлатан! Про таких, как вы, мудрецы Талмуда сказали, что вы хуже всех воров, вы воруете разум людей! Вы же знали, что эта вдова считает вас женихом своей дочери. Все местечковые, все в ешиве так думали, а вы этого не отрицали.

— Разве я обязан каждому давать отчет? — Йосеф отступил назад, словно опасался побоев. — Если бы я даже сначала действительно думал жениться на этой кухарке, мне бы тоже было позволительно потом разочароваться, узнав, что у нее нет приданого, нет квартиры, где можно жить, нет денег на свадебные расходы и даже на одежду для себя самой. Особенно учитывая, что мы никогда не разговаривали о свадьбе и, вне всякого сомнения, не составляли предварительного договора о помолвке.

Жених приблизился к директору ешивы и заговорил, словно по секрету, с искаженным от злобы бледным лицом:

— Я знаю об одном новогрудковском мусарнике, который был женихом девушки из Амдура. Однако у этой девушки, тоже сироты, было приданое, собственный дом. Будущий тесть обещал содержание, был подписан предварительный договор о помолвке. Тем не менее жених отменил сватовство с этой амдурской невестой и женился на другой девушке в Ломже, потому что та была красивее и богаче.

Сказав это, Йосеф-варшавянин вышел из внутренней комнаты.

Цемах уселся на скамью и сидел, оцепенев. Он слышал, как в вестибюле синагоги открылась и закрылась дверь. Однако ему показалось, что скрип двери доносится с края света. Через окно он видел, как какая-то женщина с корзинкой в руке поднималась в гору к дому раввина. «Наверное, хочет узнать, кошерна ли ее курица. А может быть, она идет к раввинше, чтобы купить дрожжей для халы?» — попытался он угадать и сразу же забыл об этом. Снаружи на карниз окна села ворона. Она несколько раз взмахнула крыльями и осталась сидеть, нахохлившись. Ворона была старая, лысеющая, облезлая. Она все время открывала и закрывала клюв, как будто хотела каркнуть. Цемах представил себе, что он и эта ворона остались единственными живыми тварями на свете после нового потопа. За окном прошел Йосеф-варшавянин. Он пару раз повернул голову в сторону окон внутренней комнаты, будто знал, в каком состоянии оставил там главу ешивы. Цемах смотрел ему вслед, смотрел, как его ноги оставляют следы на снегу, и не испытывал ненависти. Йосеф-варшавянин еще не все знает. Не знает, например, что он, тот самый новогрудковский мусарник, недавно чуть не оступился из-за чужой жены.

Гитл-рябая поняла, что реб Гирша был прав: она не должна ходить и жаловаться соседкам, будто ее дочь отбракованный товар. Тогда она начала говорить, что желает иметь такой кусок золота, какого жениха ее Лейча еще получит. Лейча тоже делала вид, что весела, чтобы все видели, что она плевать хотела на этого Йосефа-варшавянина. Однако то, что ее мать жаловалась всем в первые дни, теперь вернулось к ней десятикратно усилившимся отзвуком. Местечковые парни подхватили слова Гедалии Зондака о том, что кухарке снился сон, и они принялись распевать под окнами Гитл: «Сон, сон, снился ей сон». Парни не забыли, как Лейча лупила по рукам всякого, кто пытался обнять ее за талию. Теперь они отплатили ей. Если она выходила на рынок за покупками, словно из-под земли вырастала пара молодчиков и начинала громко разговаривать между собой, словно не замечая ее:

— Ну, что ты скажешь о Лейче? Ей приснился сон, как будто она выйдет замуж за раввина и станет раввиншей… Посмотри-ка, вон она идет, эта раввинша!

И Лейча плакалась матери, что она этого не перенесет и что-нибудь с собой сделает.

В субботу утром, когда мужчины из дома резника ушли молиться, к его дочерям зашла кухарка Гитл и сообщила, что больше не будет готовить ешиботникам. Мало того что местечковые насмешники пьют Лейче кровь на рынке, то же самое делает мальчишка из ешивы в ее собственном доме. Он виленчанин, а зовут его Герцка Барбитолер. Целую неделю он ест на кухне, а по субботам — у каменщика Исроэла-Лейзера. Так вот этот Герцка выглядит, скорее, как уличный хулиган, чем как ешиботник. Он поминутно выскакивает в кухню якобы для того, чтобы выпить глоток воды, а сам поет Лейче на ухо:

— Сон, сон, снился ей сон!

Этот субботний день у резника был испорчен, как и неделю назад. Хана-Лея кричала главам ешивы, что они должны стыдиться такого ешиботника, который захаживает к самому худшему типу в местечке и выучился там этой песенке, направленной против бедных кухарок.

— У каменщика Исроэла-Лейзера и его банды можно выучиться еще худшим вещам, чем пению какой-то песенки, — добавил муж Ханы-Леи Юдл. Старый резник тоже вставил свое замечание:

— Свой основной доход Исроэл-Лейзер получает от посредничества. Если уведут у кого-нибудь из стойла корову, пару лошадей или обчистят лавку на рынке, то все знают, что за хорошую мзду он отыщет кражу. Так как же к нему посылают мальчика из ешивы?

Юдл ответил, что, наверное, этот каменщик предложил присылать к нему ешиботника на субботу, а портной реб Исроэл побоялся отказать. Кто захочет с ним связываться?

Резники рассказали своим квартирантам, что этот каменщик всех держит в страхе. Если он узнает о каком-нибудь обывателе, который хочет пристроить комнатку или сложить печку, то говорит этому обывателю, что сделает эту работу, а другие каменщики боятся конкурировать с ним. Однако работать сам он терпеть не может, легче получать деньги, разбираясь с кражами. Вот он и нанимает какого-нибудь ремесленника, чтобы тот работал за него. Расплачиваясь, он срывает четверть, а то и треть. Обобранный каменщик бежит к раввину — Исроэл-Лейзер смеется над судом Торы, и раввин тоже не хочет с ним связываться. Каждую субботу перед закатом у него собирается компания. Они курят, не дожидаясь часа, когда разрешается зажигать огонь, а парни танцуют с девицами до поздней ночи. Во время всего этого веселья он строит со своей компанией планы грабежа на будущую неделю. Даже мясники боятся его. Он может обмолвиться где надо, что, помимо бойни, скот режут и в стойлах.