Джиллиан Ларкин - Стервы

— Хочешь потанцевать?

— Клара, — нахмурился Маркус, — я же по лицу вижу, ты чем-то очень опечалена. Это я понял с той минуты, когда увидел тебя в первый раз.

На какое-то безумное мгновение Кларой овладело желание рассказать ему все. Да, она была опечалена. До последнего времени, по крайней мере. Потому-то она так конфузилась в его присутствии: у нее возникало такое ощущение, будто тяжкий груз прежних горестей спадает с плеч, а вместо того возникает что-то легкое и головокружительное, вроде пузырьков в бокале шампанского.

— Ты не ошибся. — Она глубоко вздохнула. — Я скучаю по очень многим, кого пришлось оставить, — прежде всего по близким подругам. Они были мне все равно что сестры. Конечно, с кем-то расставаться легче, с кем-то труднее.

— Например? — спросил Маркус, вскинув голову.

— Ах, да ты и сам знаешь. — Клара уставилась в свой бокал.

Потом почувствовала, как на ее руки легла рука Маркуса, влажная от запотевшего стакана виски со льдом. И это прикосновение, о котором она мечтала весь вечер, заставило ее забыть обо всем. Пальцы у него были сильные, они вселяли в Клару чувство безопасности и уверенности.

— Я понимаю, как тебе было, наверное, тяжело отказаться от всего привычного с детства и приехать сюда, — проговорил Маркус, переплетая свои замечательные пальцы с пальчиками Клары, — но я очень рад, что ты это сделала.

Эта фраза могла показаться банальной, если бы не серьезные глаза Маркуса.

— Я тоже рада, — мягко сказала Клара.

— Может быть, теперь ты хочешь потанцевать?

— Давай просто посидим еще немного, — ответила она.

Ей хотелось всю ночь просидеть здесь, целуясь с ним одними руками.

Маркус высадил ее из машины, и Клара вошла в дом, как зомби, глядя перед собой остекленевшими глазами. Она отлично понимала, о чем говорит это состояние, и ничего хорошего оно не предвещало. А хуже всего то, что она не могла стряхнуть с себя это состояние.

Она по уши влюбилась в Маркуса Истмена.

Маркус не то чтобы опроверг свою репутацию плейбоя, но за этот вечер она убедилась, что он не совсем такой, что он отличается от мужчин, которых она встречала в Нью-Йорке. Он не был пресыщенным.

В своей комнате Клара тяжело опустилась на стул перед зеркалом. Куда же девалась вся та сила воли, с которой она начинала этот вечер?

Услышала, как тихонько скрипнула дверь в комнату Глории. А ей-то что не спится в полвторого ночи? Хорошо хоть сама Клара не в таком положении, как кузина. Лучше уж ее собственная запутанная ситуация, чем то печальное будущее, которое уготовано Глории. Той придется влачить жалкое тихое существование рядом с жалким муженьком — точно как тетушке Би. Кошмар!

В Маркусе ее как раз и привлекало то, что он не пытался ею командовать. Он лишь хотел быть рядом с ней. Маркус хотел, чтобы Клара была самою собой. Ну, скорее, такой, какой она была бы в деревне. И это Клару сильно смущало.

Она сбросила с себя юбку, стянула свитер и в изнеможении повалилась на постель, на простыни из кремового шелка.

В спину ей врезалось что-то острое, как нож.

Клара так и подскочила. Она надеялась ошибиться, молилась, чтобы ее догадка оказалась ошибкой. Только не сейчас, не сегодня. Так не хотелось портить сегодняшний вечер — чудесный благодаря Бастеру Китону, шампанскому и голубым глазам Маркуса.

Но никуда не денешься. Она вскрыла теперь уже знакомый конверт:

Ты можешь теперь выглядеть по-другому, но в душе осталась такой, какой была.

Из конверта выпало на пол что-то еще.

Фотография.

На обороте, в левом углу, надпись:

Таймс-сквер

сентябрь 1922

Повернула фото лицевой стороной.

Вот и она сама, в «тихом» баре недалеко от Таймс-сквер [68] Центральная площадь Нью-Йорка. . Волосы недавно коротко острижены по последней моде, да их почти и не видно под расшитой бисером шляпкой; одета в умопомрачительное черное платье на манер древней тоги, с яркими блестками.

Голова запрокинута, будто она только что услышала самую развеселую шутку, а в руке зажата, как дирижерская палочка, сигарета с длинным мундштуком. В другой руке сверкает серебристая бутылочка. Клара хорошо помнила ту ночь. Задира повел ее тогда на представление в одном театре на Бродвее, а потом снял шикарный номер в отеле «Пьер», с видом на Центральный парк. В ту ночь она впервые спала с ним.

Это — начало конца.

Начали они ту ночь в компании, но кто же ее сфотографировал?

Она снова пристально всмотрелась в фото. Дело даже не в том, что здесь она выглядит типичной лихой бунтаркой, каковой и была. Но от нее исходит сияние такого неземного счастья, которое затмевает даже свет ламп в кабинке бара, служившей фоном.

Клара опустила фотографию и записку обратно в конверт и запечатала его. Засунула подальше в ящик комода, рядом с другими.

Присела к зеркалу и принялась щедро втирать в щеки холодный крем. За окном светила полная луна, жемчужный свет которой заливал зеркало.

Нынче вечером она была счастлива, разве нет? Трудно сказать наверняка. Сначала счастье казалось таким прочным, надежным. Но теперь оно ускользало от Клары, словно текущая меж пальцев вода.

Она снова посмотрела на себя в зеркало. «Кто ты есть, Клара Ноулз? Кого ты пытаешься играть сейчас?» Однако лицо ее, как и луна, расплывалось, туманилось, было неузнаваемым. Черты его тонули в темноте.

Вторник, без четверти десять вечера. Для Лоррен это значило одно: надо изо всех сил готовиться к завтрашнему утру, к уроку французского языка. Известная всей школе своей суровостью мадам Клутье будет в очередной раз проводить examen du vocab, то есть беспощадно проверять, как они выучили новые слова. Лоррен, далеко не в первый раз, забыла взять домой список слов из книги, которую они читали — «Госпожа Бовари», — но у Глории список наверняка есть.

Вот как вышло, что Лоррен сидела сейчас за рулем папиного «дюзенберга» и ехала вслед за «мерседесом», который принадлежал семейству Кармоди.

Сперва она собиралась сделать так: набросить на себя купальный халат, взять «напрокат» автомобиль отца, как только он ляжет спать, доехать до дома Кармоди, проскользнуть через черный ход и переписать карточки со словами, которые Глория аккуратно размечала разными цветами.

Впрочем, карточки — это всего лишь предлог.

Прошла уже целая вечность с тех пор, как они с Глорией в последний раз сидели вместе и болтали обо всем на свете, как у них издавна было заведено: едко высмеивали никчемных одноклассниц, тайком таскали с кухни ломтики фирменного шоколадного торта Анри, прикидывали, насколько далеко можно зайти с тем или иным мальчиком из старшего класса академии в Лейк-Форесте [69] В описываемое время — пригородный район Чикаго. .