Николай Переяслов - Он где-то рядом

— Я только хотел помочь, — виновато произнёс он.

— Видела я твою помощь! — констатировала она. — Лучше бы сбегал да позвонил в «скорую». Ну?!.

Вовка впрыгнул в штаны, быстро натянул на мокрое тело рубашку и дернул меня за руку.

— Ты со мной?

— А? — я, будто очнувшись от сна, оторвал взгляд от блондинки.

— Бежим звонить! — потянул он меня и, уже на ходу подхватывая свою одежду, я побежал вслед за ним в обход пруда к павильонам выставки, всё неотвратимее понимая, что нет более серьезных врагов для счастья человека, чем его лучшие друзья.

Я первым заметил телефонную будку и помчался к ней. Крикнув выстроившейся очереди: «Там человек утонул! Надо скорую вызвать!» — я быстро набрал не нуждающееся в монетке «03» и, задыхаясь от бега, сбивчиво объяснил дежурной, что произошло и куда надо ехать. Повесив трубку, я понял, что не только бежать, но и идти назад я уже не могу. Надо же! И ведь бежал-то не больше двадцати минут, а меня едва ли не выворачивает.

— Тебе что, плохо? — обнял меня за плечи Иванов и, потихоньку отведя к скамейке, усадил и сел рядом сам. — Прости, это я виноват… Видел , что ты куришь, и не стал тебе ничего говорить — думаю, обидишься, что поучаю, будто старший.

«О Господи! — подумал я, тяжело вздыхая. — Кого же Ты подсунул мне в друзья?..»

Я повернулся, чтобы сказать что-нибудь в ответ, да так и замер. Сгущаясь в распушившихся от бега светлых волосах, солнце образовало вокруг его головы подобие некоего сияющего нимба — да такого яркого, что я даже невольно зажмурился. «Наверное, влага с волос испаряется», — подумал я и, вынув из кармана сигаретную пачку, скомкал её в руке и бросил в урну.

— Пошли, — сказал я, поднимаясь со скамейки и думая об оставшейся на берегу блондинке.

Но когда мы возвратились на пляж, то ни её, ни темноволосой подруги возле пруда уже не было…

Незаметно подошло время сдачи вступительных экзаменов. Прикинув хрен к носу, я понял, что сделал правильный выбор, подав документы именно в Горный институт. Ведь я был сыном горняка (б о льшую часть жизни мой батя проработал то на донбасских шахтах, то в метрострое), а в институте ценили профессиональную династичность , не случайно он считался самым пролетарским вузом столицы. Ну и, как я уже упоминал выше, в Горном институте традиционно был самый низкий по Москве конкурс и это, говоря откровенно, и оказало тогда решающее влияние на мой выбор. Что будет через пять лет, меня пока не тревожило, главным на данный момент было поступить , и с этой установкой я и пошел на экзамены.

Первым у нас был письменный по математике. Увы, но я никогда не блистал знаниями по этому предмету! Того запаса формул, что удерживала моя перегруженная интимными мечтаниями память, вполне хватало, чтобы не ходить в школе в двоечниках, а честолюбивого стремления видеть своё фото на школьной «Доске почета» у меня не было, но тут, вчитавшись в выпавший на мою долю вариант, я понял, что провалился. Сначала я, правда, стянул к передовой все резервы своих жалких математических познаний и попытался справиться с решением самостоятельно, но сколько ни исполосовывал черновик, вразумительного ответа не получалось. Поняв бессмысленность своих усилий, я уже согласен был передрать решение у кого-нибудь из сидящих спереди или сзади, но оказалось, что все, кто делали нужный мне вариант, уже сдали свои работы и вышли.

«Во мудак!..» — ругнулся я, коря себя за то, что если бы не тратил время на бесплодные попытки самостоятельного решения, а сразу же попросил у кого-нибудь передрать, то сейчас бы уже давно курил в коридоре или пил в парке Горького пиво.

— Ну? — не выдержал, глядя на мои метания, сосед по столу. — Чё ты мыкаешься? Бери вот, переписывай, пока не поздно!.. — и он пододвинул ко мне свои листки с решениями.

— А номер варианта? У меня же на экзаменационном листе выставлен совсем не тот , что у тебя… Да еще и красным карандашом!..

Сосед взглянул на меня, как на маленького ребенка, и положил рядом с листами резинку и красный карандаш.

— Исправляй. Только побыстрее.

— Так ведь… — замешкался было я. — Неудобно как-то…

— Ты что? — зашипел, взрываясь, сосед. — Поступать сюда пришел или на рыцарский турнир? Экзамен — это удача, такая же случайность, как и лотерея, так что же теперь — из-за какого-то дурацкого варианта год терять?.. Исправляй скорее, время идет!

Внутренне трепеща и оглядываясь по сторонам, я стёр проставленный красным карандашом на экзаменационном листе номер своего варианта и написал на его месте другой . Вышло это у меня весьма неудачно, и в месте подтирки образовалось большое грязно-лохматое пятно, заметное даже невооруженным глазом.

— Ну вот, — расстроился я. — Все равно ведь поймут … То б хоть на апелляцию можно было подать — мол, разволновался и спутал решение, а теперь что? Мало того, что вытурят, так еще и с позором…

— Ай-й, ёлки!.. — не выдержал сосед. — Дай сюда! Прямо как дитя малое, ей-Богу! — и, взяв у меня лист с исправленным вариантом, он бросил его на пол и наступил сверху ботинком. — На! — возвратил он мне его после такой обработки. — Кто тут теперь чего-нибудь заметит?

— А след ? — показал я на грязный отпечаток подошвы, под которым пятна теперь действительно не было видно.

— А что — след? Ну, упустил лист, подумаешь!.. Да, может, это совсем и не ты его упустил, может, это сам экзаменатор или его ассистент рассыпали листы, кто знает?.. Короче, пиши скорей да пошли отсюда, я уже курить хочу.

— Ладно, погоди чуток, — буркнул я, берясь за авторучку…

Хотя, если честно признаться, то я и на десять процентов не верил в то, что подделка останется незамеченной. Мысленно я уже распрощался с учебой и не шел забирать документы только потому, что не было еще официального подтверждения моего провала.

Но этого так и не произошло.

За письменную я получил «четверку» и пошел сдавать следующий экзамен.

— Ну чё? — хлопнул меня по плечу при встрече мой «спаситель». — Все в порядке? Вот так дальше и действуй! Ты думаешь, там хоть один человек делал свой вариант? Кроме, пожалуй, тех, у кого все списывали?.. Как бы не так! — и он вынул сигареты, приглашая меня пойти покурить…

А недели через две я уже стоял перед вывешенными в фойе института списками зачисленных и, уставившись не верящим взором в собственную фамилию, постигал смысл свершившегося.

«Колесов Николай Дмитриевич… Колесов Николай Дмитриевич… Колесов…» — перечитывал я, желая убедиться, что это не ошибка и не обман зрения.

Сойдя наконец с институтского крыльца, я сунул руку в нагрудный карманчик рубашки, проверяя, есть ли у меня талончики на троллейбус, и вытащил оттуда сложенный вчетверо лист бумаги, заглянув в который, увидел написанную маминой рукой молитву. «Да не споткнёшься о камень ногою твоею…» — выхватил взгляд строчку из середины текста и, скомкав листок, я бросил его в подвернувшуюся урну.