Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах

Назар снова задумался, не спеша закрывать и класть книгу на место.

«А меня бы простил? После всего, что в моей жизни было… А уж сколько всего было! Гнал я этих святош крепко, Верка моя до сих пор терпит, только сопли утирает, когда начинаю ее за эти хождения в церковь костерить. Не понимаю всего этого, не научен. Вся жизнь моя отдана партии, а где партия — там боженьке места нет. Эх, Сталина бы сейчас да Лаврентия Павловича, посмотрел бы я, в кого бы вы поверили, по каким чуланам да чердакам свои книжки с иконами попрятали. Свободы им, видишь ли, захотелось. Нашим людям не свобода, не боженька нужны, а хороший кнут. Тогда порядок в стране настанет, а демократия, дерьмократия — не для нашего брата».

Но евангельский образ Христа Распятого и двух разбойников не шел из головы.

«Один разбойник, значит, всякими словами поливал, а другой умнее всех оказался. Даже умнее своего подельника, такого же бандюгана. Ну не сказки? Хотел бы я глянуть на эту сказку в жизни. Как бы их Бог простил бы, например, мне. Или та же Верка моя. Как же, простила бы…»

С этими неотвязчивыми мыслями, которые кружились у него в голове все больше и больше, Назар прилег и, не выпуская Евангелие из рук, задремал.

— Вера, — отец Игорь вышел из алтаря, услышав, что та оторвалась от молитвы и подошла к подсвечнику.

В храме по-прежнему никого больше не было.

— Вера, хотел кое о чем спросить вас, как старожила. Вы ведь здесь всех и все знаете.

— Как и меня, грешную, — улыбнулась та.

— Тогда расскажите мне, что вы знаете или слышали о той странной истории с какимто не то монахом, не то еще кем, кто у вас, поговаривают, в лесу уже много лет живет. Даже не лет, а веков. Что это за сказка такая?

Вера снова усмехнулась и задумалась.

— Да что я, грешная, знаю? То же, что и все. Таких сказок по нашим лесам столько бродит, что если каждой верить, то… Хотя, с другой стороны, мудрые люди как считают? Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок.

— И что же в ней, сказочке той, ложь, а что — намек?

— Ой, батюшка родненький, — махнула Вера, — об том надобно грамотных людей расспрашивать. А я кто? Ничего, кроме своих коров да двора не знаю. Уж простите меня, окаянную.

— Так-таки ничего не расскажете?

— А что расскажу? Что все — то и я. Болтают, что живет в здешнем лесу, за Дарьиной гатью, один отшельник. Кто он таков, откуда? Всякое плетут. И что он монах, и что это чья-то душа нераскаянная, неприкаянная ходит, места себе не найдет…

— Дарьина гать? — поспешил уточнить отец Игорь. — Что за место такое?

— Обычное место, у нас таких полно, куда ни сунься, — снова махнула рукой Вера. — Там начинаются непроходимые болота, и через одно из них проложена та самая гать, настил то есть. С него, говорят, прыгнула прямо в топь одна здешняя девушка, сиротка, Дарьей ее звали. Не вынесло сердце измены — и кинулась в омут с горя, прости ей Господи, коль так на самом деле было. Вот за ту гать у нас никто не ходит, боятся. Отте ль, старые люди говорят и верят, начинается то место, где отшельник обитает. Туда не смей ступать ни ногой! Сплошные болота, трясины, овраги, коряги — короче, гиблое место: и для людей, и для зверей. Не верится мне, что там кто-то жить может, да еще, как вы говорите, столько лет или даже веков.

— То не я говорю, а здешние легенды.

— Ой, батюшка, верить всем, кто что говорит — голову потерять можно. Хотя…

— Что? Что «хотя»? — отец Игорь почувствовал, что Вера продолжит свой рассказ.

— Маме моей покойной рассказывал еще ее дед, что за той гатью действительно живет некий отшельник, старец. И даже видывал его дедов родной брат, когда однажды ослушался старших и пошел за Дарьину гать. Поди, недели две его искали, думали, что утоп или зверь дикий загрыз, а он живехонький возвратился. Только каким-то другим стал: был шустрый, озорной, дерзкий даже, а вернулся тихим, словно подменили его. Повзрослел — не стал жениться, а в монастырь ушел, там и помер. Больше ничегошеньки не знаю, простите.

Она смиренно поклонилась.

— И на том спасибо, — отец Игорь увидел, что народ собрался для вечерней службы. — Давай-ка начинать, время уже.

И, зайдя в алтарь, возгласил начало.

Вера очень удивилась, когда, возвратившись после окончания службы домой, не услышала ничего, чем ее всегда встречал Назар: недовольным ворчаньем, возней, руганью. Было подозрительно тихо: и во дворе, и в доме. Пройдя дальше, Вера, наконец, увидела своего мужа: тот лежал на кушетке, укрывшись с головой старенькой фуфайкой.

— Дед, ты никак захворал? — Вера подошла к нему и потрогала горячий лоб.

— Вера, — вместо ответа раздался из-под фуфайки глухой голос, — ты бы меня смогла простить? Вот такого, каков я есть. И после всего, как я тебя… как мы… за то, что ты в церковь…

— Господи, помилуй!

Вера перекрестилась на образа, быстро разделась и снова кинулась к Назару.

— Дед, да что с тобой? Ты, случаем, не тяпнул лишнего? Признавайся: тяпнул?

Она покосилась на почти пустую бутылку водки, стоявшую на столе. Назар не шелохнулся, продолжая лежать.

— Верочка, ты не ответила: простила бы ты меня? Вот так, запросто, как Бог простил того разбойника с большой дороги. Смогла бы?

— Назарушка, — не на шутку разволновалась Вера, — да какие могут быть обиды? Мы с тобой такую жизнь вместе прожили, вон каких трех орлов на ноги подняли, двух красавиц-дочек. Все наперебой к себе в гости зовут. Да что с тобой? Никак захворал?

Назар откинул фуфайку и ласково взглянул на Веру:

— Нет, Верочка, не захворал. Все в порядке. Просто помирать буду.

— Помирать? — та в ужасе всплеснула руками. — Давай скорую вызовем? Хотя, пока сюда приедет, мы все помрем. Побегу к фельдшеру. Я мигом.

— Погодь, Вера, — Назар поманил ее к себе. — Никакого фельдшера не нужно. Позови мне лучше своего попа, душу хочу открыть ему перед смертью.

— Господи, помилуй, — снова всплеснула руками Вера и, накинув старенькую поношенную фуфайку, в какой ходила на ферму, помчалась к отцу Игорю.

Выслушав Веру, в слезах поведавшую о нежданной беде, тот отнесся к этому очень серьезно.

— Нужно спешить, — он сам стал поторапливать Веру, — без напутствия Святыми Дарами ему будет очень страшно перейти в другую жизнь. Лишь бы он раскаялся во всем искренно, от чистого сердца. А суждено ему пожить еще или подоспело время помирать — на то воля Господня.

И, взяв в храме Запасные Дары, они почти бегом поспешили к дому Веры.

Назар лежал бледный и уже агонизировал.

— Батюшка, — он судорожно схватил отца Игоря за руку, — скажите честно: Бог простит меня? Я ведь Ему много чего плохого сделал. И хаял Его, и Верку бил за то, что в церковь шла. И много еще чего такого… Простит?

— Простит, — сказал отец Игорь, ответив на мертвую хватку Назара теплым пожатием своей руки. — Простит, если искренно раскаиваетесь во всем этом.