Александр Торин - Экстрасенс

Предлагаемые вниманию читателя записки совершенно не соответствуют действительности. Во первых, так называемого кота никогда не существовало, а если бы он и существовал, никто бы не смог прочесть его мысли. Во-вторых, никто не умерщвлял лидеров государства, засунув их в таинственные камеры. В-третьих, никто никогда не вызывал ученых для исследования таинственных женщин и мужчин, излечивающих обреченных стариков от неизбежного конца, – они сами ездили их исследовать, руководствуясь жаждой познания природы. Ну это, правда, не совсем точно, вызывали, создавали, звонили, выделяли средства в иностранной валюте, давали помещения… Да что там говорить, институт был, и директор был, и Алик, и лаборатория была, и баба, ставящая ожоги и двигавшая стаканы, и дама с удлиненными пальцами на руках, лечившая Генеральных секретарей была, и таракан был. И советники из ЦК КПСС были, и загорелый американец, и военные, строившие огромные камеры, да и многое еще… Все смешалось в истории, запуталось, и пойди сейчас разберись, что там в действительности было, а чего не было… Кто знает, а может быть это все и к лучшему… Все покрылось дымкой столетий, за которой только ближайшее прошлое колышется и еще худо-бедно видно, а события более удаленные приобретают все более фантастические черты, как страшный сон, навеянный тяжелым похмельем. Но великий город еще стоит на холмах, и с Воробьевых гор открывается такой прекрасный вид… Словом, судите сами и решайте, что из всего описанного действительно было, а чего, быть может, никогда не происходило…

А было вот что…

Всякие там политологи, социологи, экономисты и прочая шушера еще долго будут спорить, с пеной у рта доказывать, что конец социализма был вызван нефтяным кризисом, войной в Афганистане, или вконец подорвавшейся на Олимпиаде 80-го года в Москве социалистической экономикой. Они будут писать статьи и книжки, утверждая с умным видом, что всему виной была историческая, давно назревшая и готовая прорваться зеленым гноем сквозь набрякшую тоненькую оболочку, необходимость. Они будут гадать о том, как и почему именно Горбачев пришел к власти, хотел ли он коренных преобразований или попросту не смог удержать штурвал вышедшего из-под повиновения огромного разваливающегося государства, которое как паровой каток покатилось по склону, давя и увлекая за собой незадачливого водителя и пассажиров. Когда я слышу всю эту ерунду, я просто усмехаюсь в усы и на мгновение прикрываю глаза. Я-то знаю, что все началось тогда, зимним вечером, когда на улице мела метель. Все случилось из-за огромного черного таракана, так не вовремя выползшего из своей щели в подвале старого здания Московского университета. Жалко его, беднягу, дамочка эта вскоре его раздавила и даже того не заметила. Но это все уже в прошлом. Устал я, ужасно устал. И даже весенние краски, подтаивающие сугробы, жирные голуби и пробегающие окрестные кошки перестали меня радовать. И с чего они сволочи только жиреют, эти глупые птицы? Мне бы покоя, чтобы тикали часы на стене, клубился табачный дым и горела под зеленым абажуром старая лампа. Ведь было все это, было… Ну, да видно не вернуть мне уже этого на своем веку, дует на улице противный промозглый ветер, облетают жухлые осенние листья и кто еще знает, чем это все закончится, да и закончится ли… И зачем только все это началось. И кто их об этом просил, что им не сиделось?

И зачем только все это началось? И кто их об этом просил, что им не сиделось? Какая жизнь была, спокойная, размеренная. День изо дня тикали часы на стене. Как сейчас помню, светит зеленоватым лучиком настольная лампа, пахнет старой кожей, отблескивают золотом переплеты старых книг. Я украшение дома, как египетский сфинкс, загадочный и непонятный, лежу на диване, хозяин перебирает бумаги на столе, что-то черкает ручкой. Время неторопливым, вязким потоком течет мимо меня, медленно сползая в вечность, как густая сметана со стенки эмалированного прохладного алюминивого бидона… Если бы не этот Белка… И имя-то у него несуразное, женское, и весь он какой-то нескладный. Ох, не люблю я этих собачьих слюнявых штучек. Уж как бросится к хозяину, как начнет лизаться, язык мокрый, отвратительный. А эти глупые, нелепые движения куцым хвостом? Уж я понимаю, хвост бы был как у меня, пушистый, серый, шерстинка к шерстинке, а то посмотреть не на что. Одно недоразумение, как у крысы, куцый, такой хвост бы в детстве обрубить. И чего его дармоеда терпят, гнать бы его в шею. И шум от него и запах отвратительный, и убыток. Вот недавно ножки у стульев пообкусал, одно наказание… Так, кажется хозяин идет… – Наташа, – входная дверь громко хлопнула. – Добрый вечер, все в порядке? – Как всегда, что у нас может произойти?– Ну как мне знать? Революция. Переворот. Крах общей системы капитализма. Кто его знает..– Опять ты за свое… Ужинать будешь?– Конечно буду, голодный как зверь. Белка, Белка, хороший мой, иди сюда. И опять та же дурацкая история, этот недоумок бросился ему навстречу, по-идиотски взвизгивая, мутная слюна брызгает с отвратительного розового языка, а Александр Константинович, словно не замечая фальши, треплет его по шерсти, тискает и ласково с ним разговаривает… Нет, жизнь решительно несправедлива, ведь он поужинает, а затем придет меня с кресла сгонять… Опять придется сохранять спокойствие. Я ведь тоже бы мог мурлыча ползти по полу, подлизываться, эх не ценят люди самообладание и породу. Вот какой ведь вопрос, если меня опять по обыкновению возьмут за шкирку и грубо сбросят на паркетный пол, может быть возмутиться? Зашипеть, поцарапаться? Да нет, какой смысл ронять свое достоинство, просто в глазах у меня появится надменное выражение, те, кто захотят смогут его оценить. А ведь я бы вполне оцарапать мог. Вообще, жизнь несправедлива. Вот взять меня, как Александр Константинович не видит, что я животное благородное, у меня порода чувствуется. И веду я себя с достоинством, еще чего, хотя бы раз разве бросился я навстречу ему, когда он приходит домой, снимая мокрое пальто, от которого по сумрачному коридору распространяется запах шерсти и начинающего таять снега? Ничего подобного, только открою глаза, да разве раз-другой из уважения независимо пройду по коридору, ну потрусь об ноги, неизвестно еще кто кому больше нужен.

– Ты за лекарствами маме зашел? – Зашел, Зашел. Попробуй у нас без блата какие-нибудь лекарства найти. Аптека пустая абсолютно, не знаю что и делать. – Ну ладно, иди ужинать. – Спасибо, дорогая, что бы я без тебя делал? – Пропал бы… Такой как ты пропадет, пожалуй.. – С Белкой гуляли? – У меня нету других дел, только как с этим дармоедом гулять… Семью прокормить нечем, еще и с этой псиной возись… – Собака – друг человека, дорогая… – Тоже мне, Белка… Это не белка, а Белк, да и вообще не Белк, а полярный медведь, научившийся взбираться на деревья… Мой руки и иди ужинать.