Ким Мунзо - Самый обычный день. 86 рассказов

Теперь момент наступил: я опустился перед ней на колени и стал спускать их медленными-медленными движениями пальцев. Трусики изнутри оказались влажными, запах ее любовной влаги был столь ароматным, что заполнил все до последней клеточки моих носовых пазух. Любовь моя, любовь моя… повторял я, проводя языком по линиям ее тела. Мне показалось, что моя подруга по-прежнему боится взять инициативу на себя, чтобы я не счел ее слишком дерзкой, и я сам положил ее руку на свой член, который показался ей очень горячим. Я утопил ее в поцелуях, покрыв ими ее шею. Она довольно неловко оттягивала вниз мою крайнюю плоть и краешком глаза наблюдала за моим готовым вступить в бой Полифемом. Ее любовный нектар уже промочил простыни и теперь капал на пол. Очень осторожно я раздвинул ее ноги. Между раскрывшимися губами блестевший слизью родник, края которого непроизвольно сжимались от каждой новой ласки. Детка моя, сказал я, приблизив свой стержень прямо к готовому проглотить его отверстию. Как раз в эту минуту снова позвонили в дверь. Я громко чертыхнулся, решил не обращать на звонок никакого внимания и двинулся в атаку. Моя подруга остановила меня. Пойди открой, сказала она, мало ли кто это может быть в такой час. Кое-как одевшись, я спустился по лестнице и увидел в дверях пузатенького коротышку, который предложил мне застраховать свою жизнь, выплачивая необходимую сумму постепенно, — мне предоставлялась возможность растянуть оплату на любое удобное мне количество месяцев. Не удостоив его ответом, я захлопнул дверь и вновь поднялся в спальню. Она убрала свою руку, как только увидела меня. Я поцеловал ее пальцы, которые пахли любовным нектаром. Чтобы не терять больше времени, я взломал дверь и попал в рай: небо цвета мятного ликера и блеск звезд в колодцах ее глаз — в общем, все, о чем я говорил выше. Она кусала себе губы и повторяла с закрытыми глазами: О, о… При первых же толчках ручеек ее любовной влаги полился бурным потоком и залил наши бедра; мокрые простыни теперь облепляли их. Она царапала мою спину и повторяла: да, да… с размеренностью метронома. Но тут трезвон телефона где-то поблизости перекрыл ее стон. Я проклял все современные изобретения, эти порождения дьявола, и решил сделать вид, что ничего не слышу, но она замерла и крепко сжала мой инструмент влагалищными мышцами. По движению ее губ я понял, что она хочет что-то мне сказать, но ее голос был таким слабым, что назойливое «дзинь-дзинь» телефонного аппарата заглушало его и разобрать слова не представлялось возможным. Пойди возьми трубку. Этот трезвон меня отвлекает, и я не могу продолжать. Меня эти слова ничуть не удивили. Из-за этих металлических взвизгов в соседней комнате я и сам начал отвлекаться. Я покинул ее щель (влажные губы издали чмокающий звук, сомкнулись и излили на кровать новый поток любовной влаги) и побежал к телефону, который надрывался не переставая. Слушаю… сказал я в черный раструб, но в ответ прозвучало имя, которое мне не доводилось слышать ни разу и которое не имело ни малейшего отношения ни ко мне, ни к моей полоумной и близорукой тетушке, находившейся в изгнании. Вы ошиблись, произнес я, не помню точно, перед тем, как опустил трубку, или уже после этого. Однако на сей раз я не сразу вернулся в спальню, а тяжело опустился на стул и закурил. Пожалуй, надо сначала немного прийти в себя. Нельзя же так нервничать! Но не докурив сигарету и до половины, я подумал: что же это я тут прохлаждаюсь, когда она там меня ждет. Бросив сигарету на пол, я вернулся в спальню. Ты курил, сказала она. Я не стал оправдываться, но испугался, что запах никотина будет ей неприятен и это еще больше осложнит дело. Но мои опасения не оправдались. Мне нравится этот привкус табака на твоих губах, сказала она, слегка покусывая их. Я решил, что стоит поспешить, а то опять кто-нибудь заявится и прервет нас. Луга за окном уже окрасились в красноватые и оранжевые оттенки полдня. Пейзаж перестал быть боттичеллиевским и с каждой минутой становился все более вангоговским. Можно сказать, что покой был столь всеобъемлющим, что позволял услышать, как трудятся древоточцы в потолочных балках. Любимый, сказала она, я хочу, чтобы ты не уходил. Если нам опять помешают, давай сделаем вид, что мы ничего не слышим, предложил я. Нет, только не это, сказала девушка. И тут она рассказала мне историю, которая была способна ранить даже каменное сердце. Когда я была маленькой, однажды ночью, лежа в моей кроватке, я услышала стук в дверь. Кто-то стучал и стучал, с каждым разом все громче. Я не могла понять, почему ни папа, ни мама не спешат открыть дверь. Мне подумалось, что огонь в газовой лампе мог случайно потухнуть и они умерли, и меня охватил ужас. Наконец я обнаружила их в постели: они боролись, тяжело дыша, смеялись и щупали друг друга. В дверь никто не стучал, просто изголовье кровати, сотрясаемое сильными толчками, мерно ударялось о стену, которая дрожала, и от этого висевшее на ней распятие, изображавшее Христа из Лепанто, раскачивалось как маятник. С тех пор, как только раздается звонок, я спешу тут же открыть дверь, поднять трубку телефона или ответить на любой другой сигнал; для меня просто невыносимо всякое «дзинь-дзинь», не получающее ответа. Ты меня понимаешь? Конечно, милая, я тебя понимаю, поспешил заверить я, лаская потихоньку ее правую грудь. Через несколько секунд любовная влага вновь полилась из нее, и этот ручеек сливался с лужицей на простынях, струился по ним и по нашим ногам на пол, где образовывал неглубокое озерцо. От поцелуев и ласк мы вновь перешли к соитию. Как только мой член погрузился в ее плоть, на нас градом посыпались кирпичи, балки и штукатурка: в комнате обвалился потолок.

После завершения этого эпизода (расплатившись с небольшим отрядом каменщиков и штукатуров и выгнав их за порог, мы снова обрели счастье, и я опять вошел в нее) мне пришлось выслушать парочку свидетелей Иеговы, которые во что бы то ни стало стремились прочитать мне страницы из Библии, не вызывавшие у меня ни малейших эмоций. Не успел я снова подняться в спальню, как раздался новый звонок. Девушка предложила мне великолепный косметический набор «Эйвон». Через две минуты после того, как я безжалостно выгнал ее за дверь, именно в тот момент, когда мы начали чувствовать первые сладостные спазмы, предшествующие оргазму, нам позвонили с ближайшего аэродрома (потому что к этому времени уже успели даже изобрести аэропланы). Оказалось, что моя двоюродная сестра, дочь моей полоумной и близорукой тетушки, находившейся в изгнании, не дожидаясь от меня приглашения, решила провести пару недель в моем доме (то есть в доме своей мамаши — моей полоумной и близорукой тетушки, находившейся в изгнании); и нам пришлось пойти на всевозможные хитрости, чтобы не дать ей зайти в спальню. Однако запах любовной влаги был так силен, что распространялся по всем коридорам, залам и комнатам особняка и в зависимости от направления ветра долетал до некоторых деревень в округе, разливаясь по окрестным долинам. Стоило моей двоюродной сестре понять, что это был за аромат, как она немедленно уехала, пылая негодованием и оскорбленная мыслью о том, что среди ее родни оказался такой двоюродный брат, которого она называла пропащим человеком и беспутником. Даже не попрощавшись с ней, я в очередной раз взбежал вверх по лестнице, открыл дверь в спальню, но на этом все и кончилось: меня поджидал военный патруль в лице двух солдат и капрала с ордером на арест и приказом о незамедлительной отправке по месту службы (одновременно мне предъявлялось обвинение в дезертирстве, потому что я не явился на сборный пункт в положенный срок, который истек уже два года тому назад). Меня отправили в казармы, а через пару месяцев началась война тридцать шестого года [1] Гражданская война в Испании (1936–1939). . По возвращении мне пришлось оплатить счета кредиторов, выстроившихся в длинную, бородатую и алчную очередь, ответить кое-как на совершенно бесполезную анкету, которую передавали по радио, и съездить в Ла-Бисбаль, чтобы своим присутствием скрасить последние минуты жизни одного дальнего родственника (когда я наконец добрался до этого городишки, того уже три часа как похоронили). Какие еще препоны мне предстоит преодолеть? Однако, забывая об усталости, я вновь поднимаюсь по лестнице, вдыхая этот запах, которым, кажется, пропитан весь дом и который уже стал для меня таким родным и привычным, движимый одним желанием: на этот раз кончить, выплеснуться в нее и заснуть вместе с ней, расслабленно и удовлетворенно. Меня часто преследовал один кошмар: я возвращаюсь домой, а ее уже там нет! С другой стороны, нам бы ничего не стоило оставить свою затею, приняв все эти препятствия за доказательства того, что мы друг другу не пара; годы тщетных усилий должны бы были заставить нас отступить. Распахиваю дверь, ручка остается у меня в кулаке, я отбрасываю ее в сторону, открывая себе дорогу через горы дохлых древоточцев и нераспечатанных писем. Она лежит под простыней, устремив взгляд в бесконечные дали за окном. Услышав скрип половиц, моя подруга делает испуганный жест и оборачивается, но узнав меня, опускает руку и улыбается. Она открывает мне свои объятия, как делала это столько раз за все эти годы. Любимый, обними меня крепче, любимый! Я стискиваю ее в объятиях и, не разжимая рук, быстро стягиваю с себя гимнастерки, жилеты и черные траурные галстуки. О, если бы мы только могли завершить наше совокупление, начатое в те незапамятные времена, когда мы были так молоды и целовались в ландо, ошибочно предполагая, что за какой-нибудь час мы с этим делом управимся.

Читать дальше