Джозеф Ганьеми - Инамората

Я исчерпал мои резоны, поэтому, когда администратор предложил обзвонить соседние отели и поискать мне там свободную комнату, я уступил и согласился. Пока он названивал, я растравлял себя мыслями о том, что мои коллеги наслаждаются сейчас в ресторане и, возможно, посмеиваются над моими злоключениями. Я представлял себе Фокса в нагруднике, какой повязывают, когда подают крабов, он улыбался самодовольной улыбкой, лоснившейся от масла. Это последнее видение переполнило чашу моего терпения: я перегнулся через стойку и нажал на рычаг телефона.

— Не беспокойтесь, — сказал я изумленному клерку, — пожалуй, я остановлюсь у друзей.

«У мистера и миссис Кроули», — хотел я добавить, чтобы полюбоваться на выражение его лица, но решил, что нельзя ради собственного тщеславия ставить под угрозу покой этой семьи. Поэтому я ничего больше не добавил, а подхватил чемоданы и покинул шикарный вестибюль отеля «Бельвю-Стратфорд».

В конце концов Кроули сами предложили остановиться у них — так пытался я оправдать свое дерзкое решение: появиться без предварительной договоренности на пороге их дома с чемоданами в руках. Мне непросто было пойти на это. Я был слишком щепетилен и старался не «злоупотреблять чужим гостеприимством», как говорил мой отец. Даже если хозяева на самом деле не испытывали никаких неудобств, а, напротив, одаривали меня вниманием и подарками, я все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Полагаю, это у меня от отца. Он был независимым человеком и старался всегда платить за себя сам хотя бы потому, что в этом случае ему не надо было сетовать на тех, кто не смог или не захотел оказать ему услугу. Он был очень старомоден, мой отец.

От волнения меня даже в жар бросило. Я совсем не замечал холода, шествуя в сумерках прочь от «Бельвю-Стратфорда». Не знаю, был ли причиной вечерний морозец, моя усталость или гордость от того, что я совершил нечто мне несвойственное, но не успел я пройти и двух кварталов, как почувствовал головокружение от принятого мной решения, и ко мне постепенно стала возвращаться уверенность в себе, которую я едва не утратил за прошедший вечер. Я прошел еще квартал, моя походка сделалась легкой, я насвистывал рождественскую песенку и раскланивался с прохожими налево и направо. Молоденькая мамаша, рассматривавшая рождественскую витрину, заметила меня и мои чемоданы и поинтересовалась, что привело меня в этот город. «Я педикюрщик», — неожиданно выпалил я в ответ и пожелал ей доброй ночи.

Я пересек площадь Риттенхаус — небольшой, но уютный сквер с мощеными дорожками, отключенными фонтанами и голыми деревьями, который со всех сторон окружали роскошные дома — здесь жили представители избранного общества, — и нырнул в первую попавшуюся улочку. Вскоре я оказался в районе, который вполне можно было принять за Бэк Бей, Бикон Хилл или даже Гринвич Виллидж: мощенные кирпичом тротуары, кованые ограды и дома, выстроившиеся в ряд, словно тома в библиотеке. Улица, которую я искал — Спрюс-стрит, — судя по всему была резиденцией преуспевающих докторов, поскольку на каждом третьем парадном красовалась начищенная до блеска медная табличка. Это облегчило мои поиски, и я довольно скоро нашел нужный мне адрес: дом номер 2013 по Спрюс-стрит, частная квартира и приемная доктора медицины А. В. Кроули.

В гостиной горел свет, на окне сидела сиамская кошка и глазела на меня, раскачивая хвостом ситцевые занавески. Я позвонил в колокольчик и мысленно пожелал, чтобы не попасть в разгар семейного ужина. У одного из соседних домов я заметил мальчишку лет двенадцати, он был одет как английский школьник — шерстяные гетры и кепка. Паренек внимательно следил за мной. Я позвонил еще раз. Из глубины дома донесся лай собаки. Я услышал цокот когтей по деревянному полу и сопение пса, который нюхал воздух сквозь щель для почты. Затем послышались более тяжелые шаги, и чей-то голос на незнакомом наречии стал мягко увещевать собаку. Наконец дверь открылась, и передо мной предстал суровый слуга-азиат, который словно ребенка прижимал к груди бостонского терьера.

— Сино по кайо ?

— Меня зовут Мартин Финч. Я член экспертного комитета «Сайентифик американ». Могу я увидеть доктора и миссис Кроули?

— Нет дома!

Я решил, что слуга не понял меня и принял за назойливого журналиста, и пустился в пространные объяснения, живописуя, как меня выпроводили из «Бельвю-Стратфорда». Послушав немного, дворецкий прервал меня нетерпеливым жестом.

— Да-да, — закивал он, словно уже слышал о моих злоключениях раньше, и, к моему изумлению, пригласил меня войти. — Тулой . Входите.

Я бросил последний взгляд на английского школьника, следившего за мной с другого конца улицы, и переступил порог. В передней пахло маслом, которое употребляется для жарки в филиппинской кухне: видимо, я оторвал слугу от приготовления ужина. Самих же хозяев дома не было, в этот вечер они отправились на концерт в Академию музыки.

Дворецкий закрыл дверь и опустил на пол терьера, который тут же принялся изучать отвороты моих брюк. Слуга взял у меня пальто и повесил его в гардероб в прихожей. Я стоял как истукан и чувствовал себя ужасно неловко. Филиппинец был невысок ростом, но коренаст и чем-то напоминал крепыша-терьера, на вид ему было лет пятьдесят, хотя волосы его почти не тронуло сединой. При крещении его нарекли Пасифико, но, как я узнал позже, обычно его звали просто Пайк. Забавно: имя его напоминало о пике — средневековом оружии, длинном копье, которым разили противника, и остромордой зубастой хищной рыбе. [12] Пайк ( англ . pike) — означает и «пика», и «щука». Пожалуй, трудно было придумать более подходящее имя. Я ничуть не сомневался, что Пайк вполне способен в случае необходимости укусить недруга.

Впрочем, нельзя сказать, что он был негостеприимен, наоборот: едва я переступил порог, он поспешил обогреть меня и даже одарил белозубой улыбкой, когда я, отведав его жаркого — сильно перченной смеси креветок, рисовой лапши и овощей, которую он назвал «пансит луглуг», покраснел как свекла. Пайк настоял, чтобы я разделил с ним трапезу, и я вдруг почувствовал, насколько проголодался. Ужинали мы в кухне, куда обычно не приглашают гостей, но поскольку Кроули наслаждались симфонической музыкой, а у горничной был выходной, в доме номер 2031 по Спрюс-стрит меня принимали без обычных формальностей.

А это был весьма чинный дом. Пока дворецкий вел меня в кухню, я успел краем глаза заглянуть в комнаты и попытался по внешнему виду определить, что за люди здесь живут. Комната, которую поначалу я принял за гостиную, оказалась на самом деле приемной мистера Кроули. Здесь стоял низкий, довольно неудобный диван, на котором посетители ждали своей очереди, а другая дверь, в глубине, видимо, вела в кабинет. Немного дальше по коридору располагалась гостиная, она была обставлена весьма унылой мебелью, стены украшали невзрачные картины (изображавшие в основном сцены охоты, оленей и иную дичь), каминная полка была отделана египетским мрамором, и на ней красовались часы работы дрезденских мастеров, отсчитывавшие секунды до Судного дня. Я честно пытался найти хоть что-то привлекательное в картинах в коридоре, это были сельские пейзажи, изображавшие окрестности Пенсильвании, причем как раз в тот момент, когда солнце только что скрылось за тучами. Вряд ли кому пришлась бы по душе подобная живопись, разве только бедняге, пребывающему в глубокой депрессии.