Джозеф Ганьеми - Инамората

Из-за занавески послышался голос, донесшийся словно с другого конца дома:

— Кто это, Альберт?

— Это молодой человек, профессор, — отвечал слуга.

— Скажите, что мы больше не даем дневных сеансов, — отвечал Вокс, а потом занялся чем-то вроде вокальных упражнений: — До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до.

Альберт повернулся ко мне и развел руками.

— Вы ведь слышали, что он сказал?

— Если бы я мог только… — попытался я объяснить слуге, но потом решил не тратить время на посредника и крикнул Воксу через занавеску: — Не могли бы вы уделить мне всего несколько минут, профессор? Я пришел по очень важному делу.

Откуда-то из глубины дома донеслось ворчание. Альберт коснулся моей руки и вполголоса сказал:

— Сейчас неподходящее время для разговоров, понимаете? Слышите, он готовит голос к выступлению. Приходите в другой раз.

— Я не задержу его надолго, — настаивал я, — и обещаю, что большую часть времени буду говорить сам.

— Ушел он наконец, Альберт? — прокричал Вокс.

— Presto, presto! — отвечал слуга своему хозяину, а потом схватил меня за руку и повлек к входной двери, но, неожиданно для него и для меня самого, я высвободился и ринулся назад по темному коридору.

— Я лишь хотел задать вам пару вопросов, — предупредил я Вокса о своем возвращении, завидев желтоватый свет, просачивавшийся из комнаты в конце коридора. Ворчание внезапно прекратилось. Когда я достиг конца коридора и свернул за угол, то вдруг обнаружил… пустую гардеробную.

— Возвращайтесь назад, мой мальчик, — произнес голос за моей спиной.

Я обернулся и увидел Альберта, тот робко смотрел на меня, стоя в дверях. Альберт пожал плечами и проговорил голосом Вокса:

— В последнее время у меня туговато со слугами.

Я открыл рот от удивления. Когда ко мне вернулся дар речи, я пробормотал:

— Что ж, полагаю, вы только что ответили на мой первый вопрос.

— Какой же?

— Можно ли посылать голос откуда-то со стороны.

Вокс хмыкнул.

— Строго говоря — нет, все это лишь иллюзия, обман слуха. — Он протиснулся мимо меня в узкий коридор и жестом велел мне следовать за ним. — Пойдемте, нам будет удобнее разговаривать на кухне.

Вокс провел меня назад к крошечной кухоньке, где пахло старым линолеумом и витал дух прошлых ужинов, причем не очень изысканных, скорее всего, это были богатые крахмалом питательные блюда, подобные тем, какими питался и я сам. Он пригласил меня сесть, а сам поставил чайник на плиту и полез за чашками и блюдцами. Тем временем из-за холодильника доносилось то «А вон там!», то «Выпустите нас!». Но теперь я внимательно следил за Воксом и, хотя движения были еле заметными, отмечал легкое дрожание адамова яблока, сопровождавшее каждый звук.

Пока мы ждали чайник, Вокс посвятил меня в суть того, что публика называет «чревовещанием».

— Хотя я предпочитаю использовать термин «вентрология», — заметил Вокс, снимая с огня свистящий чайник.

Хозяин налил кипяток в две чашки, бросил в них чайные пакетики — те уже были один раз использованы, но он, видимо, считал, что жизнь их еще не закончилась, — и плеснул какого-то ликера с запахом лакрицы из бутылки без этикетки.

— Первым профессионалом в нынешнем понимании был Луис Брабант, служивший при дворе короля Франциска Первого. В те времена считали, что духи умерших селятся в желудках пророков и предсказателей, — отсюда и слово «чревовещание», то есть тот, кто говорит желудком. Сегодня их можно назвать…

— Медиумами.

Вокс кивнул.

— У Рабле в «Гаргантюа и Пантагрюэле» есть замечательная сцена, где действуют два чревовещателя — Энгастримит и Гастролатерс…

Он продолжал свой рассказ, но я перестал его слушать, меня увлекала его мысль о возможном пересечении чревовещания и спиритизма. Могла ли Мина говорить голосом своего брата Уолтера?

Когда Вокс завершил свои рассуждения, я спросил его:

— А можно ли овладеть искусством чревовещания за несколько месяцев?

Я подсчитал, что на подобные занятия у Мины был лишь короткий промежуток времени — с момента, когда у Кроули возник интерес к спиритизму, до появления Уолтера.

— Овладеть? Невозможно! Годы уходят только на то, чтобы, не шевеля губами, научиться произносить простейшие фрикативные звуки.

— Ах, вот как!

Именно такого ответа я и ждал. Я чувствовал, что мне не следует более злоупотреблять гостеприимством, пора поблагодарить хозяина и откланяться с тем, чтобы на досуге обдумать то, что я услышал. Я знал за собой одно свойство — бес противоречия, подобный тому, что описан в рассказе Эдгара По, дразнил меня и подталкивал порой к странным поступкам, заставляя прыгать с мостов или смеяться на похоронах. Я уже собирался встать, но вопрос так и вертелся у меня на языке.

— Просто ради примера, — услышал я свой собственный голос, — предположим, этому человеку нет надобности скрывать движение губ. Она действует в темноте и может шевелить губами сколько угодно. Ей достаточно убедительно подражать голосу мужчины и создавать иллюзию, что это он говорит из разных концов комнаты.

Вокс выслушал меня с серьезным лицом, словно я описывал какое-то преступление.

— В подобных обстоятельствах, — продолжал я, — вы по-прежнему будете настаивать, что это невозможно?

Вокс насупил брови, обдумывая мой вопрос. После некоторого колебания он спросил:

— А каковы размеры той комнаты?

— Примерно как эта. Может быть, чуть больше.

— Сто семьдесят квадратных футов, не меньше, — подсчитал Вокс. — А стены там какие?

— Штукатурка, оклеенная обоями.

— А потолок?

Я задрал голову и посмотрел на потолок кухни: мертвые мухи в матовом плафоне лампы, пятно от протечки, по форме напоминающее очертание Японии, — я попытался вспомнить потолок детской.

— Деревянный, я полагаю.

Но это было лишь предположение. Я никогда не обращал внимания на потолки, как, впрочем, и на небо или цвет глаз прохожих, разве что в исключительных случаях.

— А известно ли вам, из какого он дерева?

— Увы, нет.

Вокс усмехался, добавляя дополнительные условия в свои расчеты акустики детской.

— Это будет непросто, — вздохнул он; я замер, предчувствуя продолжение ответа, — но не невозможно.

— Насколько сложно?

— Работать в темноте сложнее, чем кажется. В нашем деле слишком многое зависит от театральных эффектов. Можно, например, склонить на бок голову и сделать вид, что прислушиваешься к «удаленному» голосу. В темноте, само собой, это невозможно, а посему ваш успех целиком зависит от ваших вокальных талантов.

Мне показалось, что я услышал нотки ревности в голосе Вокса: восхищение одного канатоходца другим, работающим без страховки.

— В случае если, как вы сказали, женщина пытается имитировать голос мужчины, ее задача еще более усложняется.