Джеймс Джойс - Собрание ранней прозы

Едва ли, однако, можно сказать, что Джойс знал уже и то, к чему этот вектор приведет. Наши возраженья в начале тоже верны. Нет сомнений, что даль великого романа художник-в-юности сквозь свой магический кристалл еще неясно различал; возможно, и вовсе не различал. Контрапунктом приведенной цитате звучит суждение другого глубокого исследователя: «Джойс лишь постепенно осознавал, что же он делает» [156] Adams R. M. After Joyce. Studies in Fiction After «Ulysses». New-York: Oxford University Press, 1977. P. 24. . Но самое важное — что твердо имелся вектор.

Станем же вместе с Джойсом двигаться вдоль вектора Джойса — продвигаться в предгорьях «Улисса», — следя, как вершина будет постепенно приближаться и проясняться. Наука самая увлекательная.

Сразу заметим важное: Джойс-художник начинается не прямо с художества, а скорее с «теоретических подступов» к нему, с обдумывания его сути, его задач. Он — антипод известного типа «органического», непосредственного художника, у которого пишется само, без концепций и схем; в его творческом процессе искусство всегда пропущено сквозь рефлексию. И первый, исходный этап его творчества главным своим содержанием имеет становление концепции, которую затем будет воплощать его искусство.

Литературное крещенье Джойса — доклад-эссе «Драма и жизнь», прочитанный 20 января 1900 г. в Литературном и Историческом обществе Университетского колледжа, студентом которого он был в 1898–1902 гг. (Событие это подробно описано в «Герое Стивене».) В одном из вариантов доклад носил название «Искусство и жизнь», и это название есть точная формула художественного идеала юного Джойса. Ему виделось нераздельное единство, соединение двух стихий, которые он тогда, после пройденного уже религиозного кризиса, решительно сделал верховными началами своего мира. Они обе утверждаются, возвеличиваются им с энтузиазмом и лирическим пафосом; дух раннего Джойса — пафос жизни, но жизни творящей, творческой, которая сама из себя изводит искусство, естественно и органично оказывается совпадающей с ним. Тогда в его словаре — отчасти из-за увлечения Ибсеном — «драма» означала высший род, квинтэссенцию, почти синоним искусства как такового, и он писал: «Драма возникает спонтанно из жизни, она ее вечная ровесница», — обе стихии должны проникать и наполнять, оплодотворять друг друга. Двуединство искусства и жизни — вот идея, с вынашивания и освоения которой начинает строиться творческий мир Джойса. Так или иначе с этою идеей связано большинство опусов начального периода 1900–1903 гг.: статья «Новая драма Ибсена» (1900) [157] Эта статья-рецензия на драму «Когда мы мертвые пробуждаемся» привлекла внимание самого Ибсена, который направил Джойсу благодарственное письмо. , полемическая заметка «Торжество черни» (1901) об ирландском театре, доклад-эссе «Джеймс Кларенс Мэнген», прочитанный в том же Обществе 15 февраля 1902 г.; с ее же позиций пишутся и книжные рецензии, целый ряд которых Джойс публикует в 1902–1903 гг. С этим же руслом, несомненно, можно ассоциировать и эпифании, также принадлежащие данному этапу: событие эпифании естественно понимать как своего рода встречу искусства и жизни, манифестацию искусства, таящегося обычно в жизни под спудом.

Столь же несомненно, однако, что в контексте европейской культуры рубежа ХIХ и XX вв. концепция Джойса в этой ее ранней форме не несла ничего особо оригинального. Родственные идеи и поиски без труда можно было тогда найти в художественной жизни многих европейских стран и России. Поэтому позиция художника-в-юности, усиленно утверждающего свою особливость, отличность от всех фигур и всех течений в искусстве, покамест еще не была достаточно обоснованной. Но весьма вскоре, уже на следующем этапе Джойс сумеет придать известным и распространенным идеям свой поворот, свое более оригинальное наполнение.

Обозначившийся уже в докладе «Драма и жизнь» вектор Джойса направлял к двуединству Искусства и Жизни: к созданию искусства как художественного претворения жизни во всей ее полноте. Однако этап «теоретических подступов» затянулся. Для интенсивного внутреннего развития молодого Джойса четыре года, 1900–1903, — долгий срок, даже очень долгий — однако искусство, как примадонна, медлило с появлением. Художнику, у которого настоящее, полномерное художество никак не начинало рождаться, было — позволю себе процитировать свое «Зеркало» — «маятно, моркотно, коломятно», творческое напряжение бродило, накапливалось — но наконец все это нашло себе разрешение в рубежном событии: создании этюда «Портрет художника». Событие заняло всего один день, 7 января 1904 г., но стало вехой и рубежом, откуда открылся путь к большой прозе Джойса.

«Портрет художника» входит внутрь, вглубь двуединства Искусства и Жизни, показывая, в чем же его реализация, его художественное воплощение. (Впрочем, надо учитывать, что «показывает» он это в чрезвычайно закрытом и темном стиле, так что показывает — лишь самому автору, а не читателю. Возможно, поэтому автор и не публиковал его.) В осуществлении союза Искусства и Жизни на сцену выходит главная фигура, художник. Он — критически необходимая точка встречи двух стихий, деятельный фокус, что сводит их собой и в себе. Лишь в этой встрече, сопрягаясь, обе стихии находят свое истинное исполнение; художник и искусство — высшее проявленье жизни, живое par excellence. В творческом акте, событии сопряженья стихий, Жизнь предстает как жизнь, претворяемая художником (в Искусство), пропускаемая им чрез себя, переплавляемая им в себе, и тем самым — как Жизнь художника. Тогда, в свою очередь, Искусство — не что иное, как сама Жизнь, явленная как эстетическая реальность, художественная форма; и коль скоро в этом космосе встречи двух стихий Жизнь — то же что Жизнь Художника, то Искусство — Портрет Художника.

Но что есть «портрет»? Этим вопросом открывается «Портрет художника», и юный художник имеет уже свой ответ. Портрет видится как противоположность «чугунного мемориала»; он форма, но он и жизнь, и, как жизнь, он исполнен движения, пульсации. Но это не все и даже не главное: как жизнь художника и портрет художника, портрет — не слепая, мятущаяся протоплазмическая жизнь, а живое лицо с неповторимыми чертами. В нем должны быть воплощены качества личного бытия, личность же индивидуальна и уникальна. Итак, форме надлежит быть динамичной, живущей формой и вдобавок нести личную идентичность, уникальность. Следуя за вектором Джойса, мы здесь уже видим в перспективе один из ведущих принципов будущей джойсовской поэтики: именно через форму, в свойствах формы должны быть явлены главные свойства самого эстетического предмета. Эти интуиции выливаются в ключевые формулы «Портрета художника»: портрет должен раскрывать, высвобождать сокровенный «индивидуирующий ритм», представлять собою «изгиб эмоции».