Алексей Егоренков - Земля точка небо

Трещала кожа, тек и морщился пластик, а я стоял рядом. Что-то не давало мне отойти прочь и бросить машину, и я стоял, пытаясь думать, но мою голову полностью занимала боль. Она плавила сознание, прожигала и преображала его во что-то новое, и логично мыслить не удавалось… Только когда лопнула подушка безопасности, я понял, что мои вещи остались внутри. Паспорт и загран. Ноут и зарядник. Обувь и костюмы. Я дернулся к задней двери, но было поздно — лак уже свернулся и полз металлическими проплешинами, а ручка нагрелась докрасна. Дверь с обратной стороны оказалась разбита всмятку. Ее границы измялись и смазались. Там скалилось разбитое стекло, и металл провалился сквозь металл. Когда из бензобака ударил трехметровый факел, я понял, что нужно идти. И ушел, хромая по мягкой хвое, на шоссе и дальше, остро наступая в гравий и окаменелую грязь. Смешно было вспоминать, как я опасался, что умереть окажется больно. Теперь мне стало ясно, что жить больнее во много раз. Сначала меня грызли опасения: вдруг кто-то встретится на пути, навяжет помощь, начнет требовать объяснений, — но этого не случилось. Полдень набирал силу; в сочной траве зудели пчелы, сухо шелестели кузнечики, и ни единого звука больше. Ни признака цивилизации, кроме асфальта, столбов и дорожных вех. Одни чертовы джунгли. Гонимая жарой мошкара кидалась мне в лицо, и пиджак нещадно жарил спину. Мой пиджак. Я выбросил его три часа спустя. Еще через два часа у меня лопнул кед. Один из тех, за полторы тысячи — за полторы штуки президентов. Мимо потянулись неровные серые заборы. Вдали орали петухи. Я повалился на лавку у старого колодца — гнилой дыры в земле, обложенной бревнами. Мне хотелось пить, но колодец был мертв, обрушен, изъеден пометом и плесенью, уже погибшей от нехватки воды. Я вывернул на лавку содержимое карманов. Бумажник и немного мелочи. Есть карточка, нет банкомата.

Зажигалка. Старый мобильник с царапиной на стекле. Чужой истрепанный паспорт. Это было всё, что у меня осталось. Нечего есть. Нечего пить. Нечем заняться, да и незачем.

Всё будет хорошо, — опять начал голос. Но теперь он звучал по-другому, и от его мягкой истеричной настойчивости мне стало не по себе. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо . Голос не подразумевал жизнь. Совсем наоборот. Он рисовал покой — настоящий, мягкий, уютный и холодный, как долгожданная постель. Он намекал, что стоило попытаться еще раз. Теперь будет легче. Намного легче. «Ведь ты знаешь», — говорил он. «Уже знаешь теперь — никакого страха, никакой боли, одно радостное нетерпение». «И если тебе нужен Бог», — говорил он, — «то нет лучше способа вернуться назад и повстречать его снова, только на этот раз — остаться насовсем». Голос предлагал мне вести себя разумно. Спокойно взвесить обстоятельства. И выбрать. Я встал с трухлявой скамьи, сделал шаг и заглянул в дощатую яму. Колодец, пускай заброшенный, был очень даже глубок. Из него пахло землей и прохладой.

Вз-з. Вз-з .

Мобильник шевельнулся у меня в кармане. Я нашарил его и выдернул наружу, щурясь на тусклый янтарный экран. Одно непрочитанное сообщение. Дышать стало еще труднее. Отойдя в тень, я открыл «Входящие» непослушным пальцем. Реклама. Обычный мусор, рассылаемый оператором.

Ноль процентов. Ноль забот. Ноль копеек минута .

Вернув трубку в карман, я побрел дальше, оставив тень, бросив лавку и старый колодец. Пора было возвращаться назад. Именно поэтому. Знаю, я идиот, но именно благодаря телефону я остался. Временно. До той ночи, когда истек срок у номера, и голос вернулся. И он еще здесь. И, боюсь, он всегда будет рядом.

19 сентября 2005 года

Лысый доктор сказал тогда, что в каждом из нас живет много нас . Ребенок, взрослый, наркоман. Ученый, художник, извращенец. Жестокое напуганное животное. По словам инспектора, «нормальных» людей не бывает. Нормальность определяется лишь тем, какая часть управляет сознанием. Может она поддерживать в теле жизнь, и хочет ли. Оставляет соседям право голоса, или мечтает уничтожить их. И в каждом из нас, по его словам, есть маленькая частица, яркий бриллиант, затерянный в осколках подсознания — та часть нас, которая знает, как нужно. Как должно быть. Которая отчаянно и упрямо жаждет равновесия, справедливости, верности и счастья. Эту частицу, по словам инспектора, в ранней науке называли «сверх-я». А вне науки — «Бог».

— И это вы, — сказал он. — И я. Это проявление личности, с которым люди контактируют в моменты крайнего стресса, будь то религиозный экстаз, простой оргазм или даже опьянение. Единственной разумной целью нашей жизни, если верить доктору, является отыскать эту часть, отбросив деструктивные методы — церковь, наркотики, избыточный стресс. Научиться замечать ее просто так, сквозь возню обычного мира. Научиться слушать ее и жить ради нее. Ради себя настоящего. Даже не знаю, с чего начать.

— С того, — ответил лысый доктор. — Чтобы предельно ясно, искренне, объективно понять, кем и чем вы хотите стать. В вашем самом идеальном идеале. «Нужно выбрать путь», — сказал он. «И этот путь должен быть рациональным. Тем более, из отметки, подобной вашей». Проблема номер один: я уже слышал это. Я сам предлагал выбирать.

Да и не только я. И ни разу, ни в одном случае этот выбор не принес результатов. Проблема номер два: путь можно изменять бесконечно, а орбита всё равно останется прежней. И точка, в которой ты находишься, не сдвинется никуда.

29 мая 2005 года

Я вернулся три дня спустя. За эти трое суток я съел только пару жутких пирожков, каплющих раскаленной начинкой, и полкило незрелых вишен, от которых меня пронесло водой. Я пил из уличных колонок, из садового шланга, из реки под мостом. Мои ребра начали заживать, хотя нога еще болела. Я растерял все привычки и зависимости. На второй день я побрился наголо в душной сельской парикмахерской, за цену двух бутылок пива.

Чтобы не страдать от кусачих немытых волос и не бояться опознания.

Кроме того, в их прейскуранте было только две стрижки: модельная и «под ноль». Денег на модельную не хватало. Банкомат я нашел только следующим утром, в маленьком оазисе безымянного райцентра, в ледяной офисной прохладе. Охранник не хотел пускать меня: лопнувшие кеды, изжеванная грязная рубашка, бритая голова — я мало был похож на клиента. Но я сунул руку в карман и передал ему паспорт. Не мой — тот сгорел в машине. Охранник посмотрел на страницу, на меня, потом опять на фото. Кивнул и протянул обратно. Две бритых морды, тощие и жалкие. Разницы никакой. Прежде я не знал, куда идти. Просто шел, чтобы занять себя чем-нибудь. Но эта внезапная импровизация дала мне свежую идею. На карточке уцелело две сотни долларов. Сначала я нашел кафе, вымыл руки, отдохнул на прекрасном белом унитазе и съел втрое больше обычного. Потом спросил официанта, как лучше пройти на станцию. К вечеру я сидел на бетонном перроне среди леса (опять чертовы джунгли) и складывал из билета фантики. Утром я вышел на вокзальную площадь, миновал красные палатки, свернул в неприметный зазор между домами, прошел вдоль южной товарной ветки, и через десять минут вышел на 7-й Горизонт, узкий полумесяц города, открытый каждому ветру. Три дня спустя. Третий раз в жизни. Оставалось найти дом, подняться в квартиру и придумать, чем заняться дальше. Отныне я был один. Итак. Для начала — выспаться. Не в стогу, не ерзая на скамейке, а по-настоящему. Затем, возможно, отпраздновать. Символически. Максимум — сигарета и бутылка пива. Потом сделать что-то нужное. Что-то полезное.