Лариса Неделяева - Медленно схожу с ума

Да… Я бы полюбил вас, напишись моя книга не так хорошо, как она написалась. Что-то подсказывает мне, что с вами хлопот не оберешься. Не обижайтесь, но можно понять художника вашего, прожившего рядом два года и ожидавшего от вас «всё что угодно — вплоть до убийства». Он долго продержался — разве не так? Неожиданности чаруют в юности, но я давно боюсь неожиданностей. Мне есть что терять. Люди, которым уже нечего терять, должны вас любить, Лялечка. Ваша зрячесть на дурное опять же пугает — мы не любим, когда «просвечивают» наши неприглядности…

Вчера вечером ужинали с Анной в итальянском ресторанчике. Я вспомнил ваше «ненавижу макароны» — и кусок в горло не полез. Стало так печально и стыдно почему-то…

Боже! Я пишу вам уже почти год… Вы всё читали — с таким же успехом могли бы вовсе не читать.

«Я бы полюбил вас». А я вас — больше нет. За что? За неопределенность пола? У меня то, у меня се, душа болит, жена ангел… Нет, друг мой, и вы бы — не полюбили. Напишись ваша рекламная брошюрка как угодно. Вы и жену свою не любите — это она вас любит (убеждена!), вы — принимаете и цените, калькуляторный вы наш… Поймите это, смиритесь с этим — и всякие мышки перестанут щекотать. Душа успокоится: дают — берите!

Придурку моему вослед не шагайте: изо всего, что им от меня ожидалось, ничего не сбылось. А вот им многое содеяно, чего никак не ожидалось. Со всеми, кто продолжал с ним дружиться после его интересных поступков, я дружиться перестала — ненавижу «и нашим и вашим» от корня…

Это очень трудно — чтобы мне перестало человека быть хоть сколько-то жалко. А мне вас — больше ничуть! Баючить вашу дешевую задушевность нет желания. С чего вы взяли, что со мной хлопот не оберешься? Какие хлопоты разумелись? Даже интересно… До казнокрадства, тюрьмы да сумы никого кажись не довела… Кажется, на уровне земли единственный мой посконный и сермяжный порок — природное отвращение к адюльтеру. И единственная хлопота — лгать мне качественно. Я не устраивала «сцен» — чужие нервы мне что свои — я просто переставала желать. Не из принципа — есть ли они у меня вообще? — в силу породы. Возникает ведь ощущение, что участвуешь в групповухе — а я существо сугубо неколлективное. Ну и что же здесь за хлопота, которой не обраться? Ах да, я еще готовить не люблю…

Вы успокаиваете свою совесть… Вот некоторые так успокаивают, успокаивают… А потом глядь в зеркало — а совесть уже червячком пошла… Ну-ну, успокаивайте.

«Ах как я рад, что я вдали!» А уж я-то как рада! Над вашей «птичкой в океане» я с месяц без ума смеяхуся. Из какого пальца высосана эта птичка? Не иначе из двадцать первого… Я проста как Ленин, друг мой. И меркантильна как природа, тоже вы птичка моя. Отношение мое к людям если и птичье, то никак не в уменьшительном духе. Я скорее стервятником согласная быть, если вас на орнитологию подсадило! Я не лирична — какие к черту птички! Я флюидами даже трачусь прагматично, как автомат, и — абсолютно беспола, когда никого не люблю. Последний эротический сон мне снился лет двадцать назад. Возможно, тогда я и была птичкой в океане… Когда я вижу, что влюбилась в придурка, который мизинчика моего не стоит (да, я себя обожаю безмерно!), я это нежное чувство прямо в колыбельке душу, радость вы моя! И вообще — я матерюсь, как сапожник, ковыряюсь с бодуна в носу (мой нос — что хочу, то и делаю!) и болею глазами. Вот какая я вам птичка (ну просто же тошнит…).

«Те, кому нечего терять, должны вас любить…» Да за что вы мне этакое, жестокий? Да типун вам на язык! Те, кому нечего терять, вампирят — вы в курсе? Они имеют нехорошую привычку хавать сердца на халяву. Даже старая б. стоит хоть сто грамм водки. А я, во-первых, пожилая, а не старая, во-вторых, и не б., а приличная женщина, что стоит, понятное дело, дороже. Кстати, вы не замечали, как часто ассоциируют «нищих духом» с нищими умом? Сказочная подстава! Я говорю: «А ведь Р.-то наш — дурак дураком!», а мне отвечают: «Зато ему легче будет попасть в Царствие Божие!» Ну не писк? Прямо и не знаю, с чего я об этом… Относительно «пора уже и кончить» согласна без выкрутас — действительно, давно пора…

«Мне сорок…» Да бросьте! Это мне — сорок. Солнечный римский возраст. Вам, судя по усталости и богатырскому уму — все сто сорок… Неплохо, надо сказать, сохранились.

«Моя маленькая тайна…» В жизни не читала ничего оскорбительнее! И не ваша я тайна, и не токмо не маленькая, но и не большая. Две тайны (кроме государственной и чужой) может быть у человека: или гадость какая-нибудь, или любовь. До гадости мне слабо (мы с вами ложице законной вашей не оскорбляли поспешными утехами — или я что-то путаю?), да и на любовь наша эпистолярная забава не тянет. За последнюю /не забаву — любовь/, кстати, жизнь людишки кладут — а не то что ваши «комфорт, уважение и понимание в пределах». Я три месяца не могла приняться за ответ — из-под поэтова пера выходили исключительно слезы и мат, мат и слезы… Я вам — мясо с кровью, мать-перемать, а вы мне — «комфорт и пределы»… Ну не бля ли?

Что вы сделали с тем куском, что в горло не лез? Небось на тарелке оставили? Кормленому итальяшке, которому этого нафиг не надо, да? Будь я вблизи (да не дрожите вы так — не буду никогда!), я посоветовала бы вам положить этот кусок в пакет, пристроить его у моей двери, нажать кнопку звонка, и — элегантно удалиться. Но я вдали (ах, не видать мне тех итальянских кусков!). Однако у вас там что — голодных нет? А в ихних фильмах часто показывают бедолаг, роющихся в бачках… Так положите свой непролезающий кусок на бачок (да сверху, недотепа, а не в дерьмовую середку!) — и забудьте о стыде! Кто-то почувствует себя сытым, вы почувствуете себя добрым — и вот вам никаких надуманных проблем! И не пишите мне никогда о недоеденных кусках — это дико неприлично и я бы даже сказала нечеловечески жестоко…

Долгим пребыванием в европах объясняю я себе ваше немыслимое выражение «вкусная проза». У меня это складывается только с двумя вещами: вкусно пожрать и вкусно (пардон) перепихнуться. Так и вижу: читатель извращенец вкусно потребляет мертвую от ужаса прозу… Англицкое «гуд» вы по дурацким словарям равняете нашему «хорошо». Так это только по словарю одно и то же.

Ничего себе по ком я сохла — писаю от смеха!

Господи, Лялечка… Вы ужасны… Я — идиот. Не знаю, что и сказать… Я действительно ничего не понимал! Ваше письмо меня замучало… Не спешите. Успокойтесь. Я должен подумать. Я ничего в себе не понимаю — знаю, что вами измаялся. Душа у меня, кстати, есть. И она (кстати!) способна болеть. Вы меня на таком вот расстоянии — и замучали страшно. А коли бы вблизи?

Вот только не надо, не надо, черт побери! С больной головы да на здоровую — вот только не надо! Есть старое как мир лекарство от вашей маеты: повернись, избушка, ко мне передом, к лесу задницей… Копейки вам стоит самолет — глянуть в глаза и мышей угомонить. Умник! «Я должен подумать…» Душу вы мне выматываете со своего берега дальнего! Приехал — глянул — понял что ничего особенного — и домой со спокойною душою! Не лелейте в себе дитё — пора уже и вырасти! Сладко садисту потаенному миражи лелеять — боязно вечному подростку по задворкам жизни чужой плутать. «У меня душа…» Что мне ваша душа — солить мне её, что ли? Коли душа — картинки рисуйте, поэмы строчите, работайте свою душу как угодно! Мне-то она что — своей девать куда не знаю! Нужды мои — совсем не те, что вам блазятся, друг мой. Смерть мне у вашего камелька… Как это просто — я пять лет не трахаюсь, нежные души ублажая, в гробу я их видела! И тление дышит при том за плечом. А вы мне ярославские страдания из теплой койки канючите — ни на грош чутья… Год жизни я на вашу долбанную душу износила — а я ведь не молодею, алмазный вы мой, — я старею, романтичный вы наш… Что вам надо было от меня? Глубинного понимания? Ласкового слова? Так это, извините, не ко мне. Это, золотой вы мой, к вашей жене запрос (как же вы меня задолбали списком её добродетелей!). Если дома чего не хватает — так на хрена человеку такой дом?