Иржи Кратохвил - Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер

Вы, разумеется, можете возразить, что никто не просил его уделять столько внимания какой-то там туземной целебесской культуре, о которой у нас не знает ни одна живая душа, но я позволю себе почтительнейше заметить, что карп не пренебрегал и точными науками, в особенности математикой и геометрией. К примеру, я была совершенно очарована, когда присутствовала при объяснении карпом теоремы Пифагора. Карп, видите ли, не воспользовался общеизвестным благодаря школьной программе доказательством Эвклида, а прибег к иному, гораздо более понятному, привлекательному и при этом совершенно не известному учительской среде способу, которым скорее всего не пренебрег бы и сам Пифагор.

Поначалу уроки, разумеется, проходили в ванной комнате, этой второй родине рождественских карпов. Но затем мне это показалось неприличным, и я переместила карпа из ванны, из которой он прежде вещал Мартину, в большой светлый аквариум, где собственноручно посадила различные растения, которые он мог использовать в качестве наглядных пособий и составлять из них схемы, геометрические фигуры и графики, что и было им сделано при объяснении Пифагоровой теоремы. Однажды, вернувшись домой, я обнаружила, что у карпа в аквариуме на передней и задней стенке аккуратно выложены два чертежа и он как раз приступил к уроку.

И как же карп доказал, что квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равняется сумме квадратов его катетов?

Первый чертеж (на передней стенке аквариума) изображал квадрат, разделенный двумя перекрещивающимися перпендикулярами на два отдельных квадрата (больший и меньший) и два равновеликих прямоугольника. В свою очередь, равновеликие прямоугольники были поделены диагоналями на четыре равновеликих прямоугольных треугольника. Здесь карп особо отметил то обстоятельство, что оба квадрата (больший и меньший) представляют собой квадраты катетов этих четырех треугольников.

На другом чертеже (на задней стенке аквариума) все в тот же исходный квадрат были помещены четыре равновеликих прямоугольных треугольника, тождественные треугольникам на первом чертеже, причем таким образом, что их прямые углы являли собой углы квадрата, а гипотенузы располагались внутри него, образуя тем самым в большом квадрате еще один квадрат. В результате исходный квадрат оказался разделенным на четыре прямоугольных треугольника и квадрат всех четырех гипотенуз, так что сумма площадей четырех треугольников равнялась сумме площадей двух равновеликих прямоугольников на первом чертеже, а квадрат гипотенуз треугольников, соответственно, равнялся сумме площадей обоих квадратов (большего и меньшего) на первом чертеже — да-да, квадратов катетов тех же прямоугольных треугольников!

Я не могла не признать это доказательство блестящим. Вдобавок все соответствия можно было проверить, посмотрев сквозь аквариум и сравнив оба чертежа.

А однажды я застала карпа в тот момент, когда он растолковывал моему сыну, что в мире не существует справедливости, хотя, бесспорно, издавна предпринимались попытки ее достижения. Стороннему наблюдателю может даже показаться, продолжал карп, что все обстоит с точностью до наоборот, что жизненный путь мерзавцев, негодяев, воров и убийц всегда устлан розами, а порядочному человеку приходится тем хуже, чем он лучше, будто справедливость изначально таит в себе зародыш гибели, ибо любая попытка достичь ее оборачивается страшным крахом, если вообще оборачивается хоть чем-нибудь, и потому у человека остается одна-единственная возможность…

— Нет-нет, не останавливайтесь, пожалуйста, мне это тоже интересно, — и я сделала ободряющий жест, но карп и сын — оба недовольно уставились на меня. Я уселась в уголке, как самая стеснительная из всех школьниц, однако карпа точно заклинило, и он не издал больше ни звука. Так я и не проникла в тайну, что занимает меня издавна. Да что там меня, многих других тоже, может, и вас, откуда мне знать.

Несмотря на то, что карп уже привык ко мне и обычно не замолкал при моем появлении, некоторые вещи он предназначал исключительно для ушей Мартина.

Я уже упоминала про Дениса? Если нет, то послушайте, не пожалеете. Денис зарабатывал на жизнь тем, что ваял скульптуры красноармейцев для всех подряд маленьких чешских, моравских и словацких городков. На красноармейцев для больших городов он не претендовал, потому что их поделили между собой двое заслуженных мастеров культуры. Однако Денис им не завидовал, ведь работать для маленьких городов гораздо выгоднее, потому что их гораздо больше. Но, чтобы успокоить свою совесть, недовольную этим ширпотребом, этим нашествием красноармейцев на наши тихие городки, Денис делал статуи таким образом, что (и он наглядно мне это продемонстрировал) стоило отломить у них автоматы и отщипнуть по кусочку еще в нескольких местах, как они немедленно превращались в памятники Т. Г. Масарику, президенту-освободителю.

— Как только коммунистический режим рухнет, — обещал Денис, — я погружу свои инструменты в тачку и стану переезжать из городка в городок и превращать красноармейцев в Масариков, так что за моей спиной поднимется целая армия Масариков, самое настоящее народное ополчение.

Однако смысл жизни Дениса заключался вовсе не в этих масарикоармейцах. Он заключался в потустороннем творчестве. Свободное время Денис проводил в трех сообщающихся между собой пещерах Моравского краса, где тайно трудился над впечатляющим подземным воплощением «Божественной комедии» Данте. Первая пещера являла собой Ад, вторая — Чистилище, а третья — Рай. Некоторых персонажей, да и целые сцены из жизни ада, чистилища и рая он создавал, чуть видоизменяя огромные сталактиты и сталагмиты, прочее же вырубал отбойным молотком прямо в стенах пещер, и только совсем немногое ему приходилось изготавливать у себя в мастерской и тайно, под странно топорщившимся брезентом, возить по ночам под землю и там устанавливать.

Об этих трех пещерах не знала ни одна живая душа, они не соединялись с общедоступной системой пещер, и только подземная река Пунква нашла туда ход и наполняла помещения непрерывным загробным шепотом, заставляя статуи жить своей непристойной и темной жизнью. Внутрь можно было попасть в месте совершенно неожиданном, но Денис не уполномачивал меня рассказывать вам о нем.

— Ты единственная из людей, кому показал я свои творения, потому что они вообще не предназначены для человеческих глаз. Это мой разговор с Господом Богом.

Не знаю уж, что за беседы вел Денис с Господом, но среди статуй блаженных и их ублажающих, мучимых и их мучителей я отыскала и саму себя. И в соответствии с тем, как наши отношения переходили из одной стадии в другую, мое каменное воплощение переезжало из Рая в Чистилище, а из Чистилища — в Ад, где Денис придумывал для него разнообразные дьявольские муки: то на меня нападали дикие вепри, чтобы сначала обесчестить, а потом сожрать, то я оказывалась на самом потолке, замурованная в камень так, что виднелся один только полный страдания глаз, то из моих почек вырастало дерево, причем росло оно так быстро, что его верхние ветви торчали из глаз и изо рта, то он давил меня, словно тюбик зубной пасты, превращая в нечто уродливо-бесформенное. Я поняла, что Денис использует моего двойника для атаки на меня, подобно тому, как колдуны вуду прибегают к помощи глиняных фигурок.