Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

— Они были сонные и в полусознании.

— Я хочу высказать предположение, доктор Кельно, что они бодрствовали и были в полном сознании, потому что никакого укола морфия не получали.

— Но я же сказал, что делал им укол морфия.

— Верно. Теперь скажите, присутствовал ли на этих операциях Фосс?

— Да.

— И он рассказывал вам, чем занимается? Вы знали, что он экспериментирует с методами стерилизации здоровых, полноценных людей?

— Я это знал.

— И конечно, он проводил эти эксперименты потому, что в то время никто не знал в точности, можно ли с помощью рентгеновских лучей провести стерилизацию?

Кельно вцепился в перила трибуны и молчал: ловушка, расставленная Баннистером, была очевидной. Он бросил быстрый взгляд на своих адвокатов, но те сидели неподвижно.

— Ну так как же? — все так же тихо произнес Баннистер.

— Как врач и хирург я кое-что знал о вредном действии рентгеновского облучения.

— Я высказываю предположение, что на самом деле никто ничего об этом не знал. Я высказываю предположение, что никаких исследований в этом направлении ранее не проводилось.

— Возможно, Фосс консультировался с каким-нибудь радиологом.

— Я полагаю, что нет. Я полагаю, что и сейчас ни один радиолог не может сказать, какая доза облучения может стерилизовать полноценного человека, потому что никаких исследований в этой области не проводилось.

— Любой медик знает, что облучение вредно.

— А если это было известно, то зачем Фосс проводил свои эксперименты?

— Спросите об этом Фосса.

— Его нет в живых, но вы, доктор Кельно, с ним тесно общались, когда он это делал. Я полагаю, что Фосс хотел выяснить, какая доза облучения необходима для стерилизации здорового человека, потому что он этого не знал и никто этого не знал. И я полагаю, что он говорил вам, зачем это делается, и что вы тоже не знали, какая нужна доза. Теперь двинемся дальше. Доктор Кельно, что делали потом с удаленными семенниками?

— Не знаю.

— Их не забирали в лабораторию, чтобы выяснить, сохранилась потенция или нет?

— Возможно.

— Вот поэтому я и полагаю, что удаление облученных семенников было вторым этапом эксперимента.

— Нет.

— Но когда этих людей подвергали облучению, на этом эксперимент еще не заканчивался, верно?

— Я оперировал ради спасения их жизни.

— Из опасения рака? А кто проводил облучение?

— Немец-санитар по фамилии Креммер.

— Он был достаточно квалифицирован?

— Нет, недостаточно, поэтому я и опасался рака.

— Понятно, недостаточно квалифицирован. Его потом повесили за то, что он делал, ведь так?

— Я протестую! — воскликнул сэр Роберт, вскочив с места.

— Протест принят.

— Так что стало с Креммером? — настаивал на своем Баннистер.

— Я протестую, милорд! Мой высокоученый друг явно пытается инкриминировать сэру Адаму сознательное соучастие. Но он не был нацистом и не взялся за эту работу добровольно.

— Суть моего вопроса, милорд, имеет прямое отношение к делу. Я полагаю, что эти операции были неотъемлемой частью экспериментов и сами были экспериментальными. Другие участники экспериментов были за это повешены, а что касается доктора Кельно, то я полагаю, что он мог не делать этих операций и делал их только для того, чтобы заслужить освобождение из лагеря.

Гилрей задумался.

— Ну, теперь мы уже все равно знаем, что шарфюрер СС Креммер был повешен. Я прошу присяжных отнестись к этой информации с крайней осторожностью. Вы можете продолжать, мистер Баннистер.

Сэр Роберт медленно, нехотя уселся на место.

— Далее. Вы видели у себя в операционной этих людей — человек двадцать или больше — и наблюдали результаты облучения.

— Да.

— И вы сказали, что шарфюрер Креммер был недостаточно квалифицирован и вы опасались вредных последствий рентгеновского облучения. Вы это говорили?

— Да.

— А теперь, доктор Кельно, давайте предположим, что не шарфюрер Креммер проводил облучение, а самый квалифицированный радиолог. Представляло бы тогда облучение опасность для второго семенника или яичника?

— Я не понимаю.

— Хорошо, давайте разберемся. Мужские семенники расположены рядом, они разделены расстоянием в доли сантиметра, верно?

— Да.

— А расстояние между яичниками у женщины составляет от двенадцати до восемнадцати сантиметров?

— Да.

— Если один семенник подвергается облучению крайне высокой дозой рентгеновских лучей, выполняемому полуквалифицированным техническим работником, то, вероятно, второй семенник тоже окажется поврежденным. Вы говорили, что видели тяжелые ожоги, которые вызывали у вас опасения.

— Да.

— Так вот, если вы опасались рака, то почему вы не удаляли оба семенника? Разве это не было бы в интересах пациента?

— Не знаю. Это Фосс говорил мне, что надо делать.

— Я полагаю, доктор Кельно, что мысль о якобы существовавшей опасности рака пришла вам в голову только тогда, когда вы находились в Брикстонской тюрьме, ожидая выдачи Польше.

— Это неправда.

— Я полагаю, что вы нимало не заботились о благе пациентов, иначе вы бы не оставляли пораженного раком семенника или яичника. Я полагаю, что все это вы выдумали впоследствии.

— Нет.

— Тогда почему вы не удаляли всего, что было повреждено облучением?

— Потому что Фосс стоял у меня за спиной.

— Фосс не говорил неоднократно вам и доктору Лотаки, что, если вы будете делать для него эти операции, он заберет вас из лагеря?

— Конечно, нет.

— Я полагаю, что оперировать человека с тяжелым радиационным ожогом опасно и не следует. Что вы на это скажете?

— В Лондоне — может быть, но не в концлагере.

— И даже без морфия?

— Я же сказал, что делал укол морфия.

— Когда вы впервые познакомились с доктором Марком Тессларом? — спросил Баннистер, резко меняя тему.

При упоминании этой фамилии Кельно покраснел, по спине, у него забегали мурашки, а ладони стали влажными. Внизу в очередной раз сменились стенографы. На стене тикали часы.

— Мне кажется, сейчас самое подходящее время объявить перерыв, — сказал судья.

Адам Кельно покинул свидетельскую трибуну с первым пятном на своей репутации. Теперь ему было ясно, что с Томасом Баннистером шутки плохи.

Все понемногу входило в привычную колею. Сэр Адам Кельно успевал съездить на другой берег Темзы и пообедать дома, а его адвокат спешил в частный клуб, где его ждал накрытый столик. Эйб и Шоукросс направлялись в маленький отдельный кабинет на втором этаже таверны «Три бочки» в переулке возле Чансери-Лейн. Меню здесь было типичным для лондонского паба: холодное мясо в разных видах, салат и яйца по-шотландски — смесь яиц, мясного фарша и хлебных крошек. После того как они научили бармена готовить сухой холодный мартини, здесь стало совсем не так уж плохо. В общем зале внизу толпились у стойки молодые адвокаты, судебные секретари, студенты и бизнесмены. Все они знали, что наверху обедает Абрахам Кейди, но как истинные британцы старались его не беспокоить.