Халед Хоссейни - Тысяча сияющих солнц

Рашид вздыхал и дергал плечом.

— Американцы не очень-то нами интересуются. Им дела нет до того, что пуштуны, хазарейцы, таджики и узбеки убивают друг друга, они и не отличают одну национальность от другой. Помощи от американцев ждать не приходится. Теперь, когда Советы рухнули, американцам на нас наплевать. Мы свое дело сделали, и теперь Афганистан для них просто кенараб , грешная дыра. Извиняюсь за грубость, но это так. Что скажешь, Лейла-джан?

Девчонка пробормотала что-то непонятное, катая фрикадельку по миске.

Рашид глубокомысленно кивнул в ответ, словно услышал слова мудрости. Мариам отвернулась.

— Знаешь, мы часто разговаривали про политику с твоим отцом, да покоится он с миром. Еще до твоего рождения. И про книги часто беседовали. Правда, Мариам? Помнишь?

Мариам припала к стакану с водой.

— Надеюсь, я тебе не очень надоедаю своей политикой?

После ужина, когда Мариам принималась за мытье посуды, из глубины души у нее поднималась обида.

Дело было не в том, что он говорил, не в явной лживости его слов, не в деланном сочувствии и даже не в том, что с того дня, как Рашид выкопал девчонку из-под развалин, он пальцем не тронул Мариам.

Дело было в обдуманности, намеренности происходящего. Он явно пытался произвести впечатление. Понравиться. Очаровать.

Мариам окончательно уверилась: ее подозрения обоснованны. Это он так обхаживает женщину, с ужасом поняла она вдруг. Никак иначе его поведение не объяснить.

Набравшись храбрости, Мариам зашла в комнату к Рашиду.

Он курил, лежа на постели.

— А почему бы и нет? — спросил он мирно.

Мариам была сражена наповал.

Все-таки она смутно надеялась, что он будет все отрицать, изобразит удивление, разозлится. Тогда бы преимущество было на ее стороне, и она могла бы попробовать пристыдить его, вдруг бы получилось. А его спокойное признание, деловой тон обезоружили ее.

— Садись, — предложил Рашид. — А то еще грохнешься в обморок и разобьешь себе голову.

Мариам опустилась на стул рядом с кроватью.

— Передай-ка мне пепельницу.

Мариам послушно передала.

Мужу сейчас было уже, наверное, за шестьдесят — хотя точный его возраст был неведом не только Мариам, но и самому Рашиду. Его жесткие волосы давно уже поседели (но по-прежнему густы), шея покрылась морщинами, под глазами залегли мешки, щеки чуть-чуть запали. Со сна он по-стариковски сутулился. Но могучие плечи, широкая грудь, сильные руки, массивное брюхо никуда не делись.

Вообще Мариам казалось, что бремя прожитых лет тяготит его куда меньше, чем ее саму.

— Надо, чтобы все было как полагается, законно, — игриво ухмыльнулся Рашид, пристраивая пепельницу себе на живот. — Что скажут люди? Какой срам, незамужняя молодая женщина у меня в доме! А как же мое доброе имя? А ее честь? Да и твоя, кстати сказать.

— За восемнадцать лет, — сказала Мариам, — я никогда тебя ни о чем не попросила. А сейчас прошу.

Он затянулся и медленно выдохнул дым.

— Она не может просто жить здесь, если ты об этом. Я не могу позволить себе кормить ее, одевать и давать крышу над головой. Мариам, я — не Красный Крест.

— Но как же…

— Что «как же»? Ну, что? Она слишком юная, по-твоему? Ей четырнадцать лет. Не девочка уже. Тебе самой было пятнадцать, помнишь? Моя мать родила меня в четырнадцать лет. А в тринадцать вышла замуж.

— Я… я не хочу, — горестно пролепетала Мариам.

— Не тебе решать.

— Старовата я…

— Она — чересчур молода, ты — слишком стара. Что за чушь.

— Старовата я для таких перемен. — Мариам сжала кулачки, да так, что руки затряслись. — После стольких лет ты выставляешь меня на посмешище.

— Не преувеличивай. Все так делают, и ты прекрасно об этом знаешь. У меня есть друзья, у которых по три-четыре жены. Да у твоего отца было три жены! На моем месте любой давно бы уже… взял себе еще.

— Я не даю своего согласия.

Рашид мрачно ухмыльнулся:

— Есть и другая возможность. Пусть убирается на все четыре стороны. Не буду ей мешать. Только далеко ли она уйдет? Без еды, без воды, без гроша в кармане, да еще под пулями. А ракетные обстрелы? Да если бы их и не было, все равно ее моментально похитят, изнасилуют, перережут горло и кинут в кювет! Так будет лучше?

Он кашлянул и поправил подушку у себя за спиной.

— На всех дорогах полно злодеев и бандитов. Уж они своего не упустят. И даже если случится чудо и она доберется до Пешавара, что ждет ее там? Ты представляешь себе, что такое лагерь для беженцев? Люди живут в картонных коробках. Голод, уголовщина, чахотка и понос. А зима не за горами. Схватить там воспаление легких — раз плюнуть. Люди до смерти замерзают, в сосульки превращаются.

Рашид плавно повел рукой.

— Ну, правда, в публичных домах тепло. Их в Пешаваре полно. Процветают, как я слышал. На такой красотке, как она, хозяин заработает кучу денег. Или ты другого мнения?

Он переставил пепельницу на тумбочку и спустил ноги с кровати.

— Послушай, — интонация у него была умиротворяюще-снисходительная, — я знал, что ты будешь против. Я тебя не осуждаю. Но ты же сама видишь, что получается. Поверь, так будет лучше. У тебя появится помощница по дому, а у нее — убежище. Дом и муж — большое дело, особенно в наше время. Видела, сколько вдов ночуют на улице? Да за то, чтобы заполучить спутника жизни, они убить готовы! Если подумать, это такой бескорыстный, благородный поступок с моей стороны! — Он осклабился. — Ей-ей, хоть медаль давай!

Когда стемнело, Мариам сказала девчонке о предложении мужа.

Та долго молчала.

— Он хочет получить ответ завтра к утру, — напомнила Мариам.

— Да хоть сейчас, — проговорила девчонка. — Я согласна.

На следующий день Лейла не вставала с постели. Утром Рашид заглянул к ней и сообщил, что идет к парикмахеру, но Лейла лишь поплотнее завернулась в одеяло. Когда он вернулся во второй половине дня и продемонстрировал ей новую прическу, новый (чуть поношенный) костюм в полоску и обручальное кольцо, она все еще лежала.

Рашид присел на кровать рядом с ней, нарочито медленно развязал ленточку, открыл коробку и осторожно достал кольцо. Оказалось, ему пришлось продать старое колечко Мариам.

— Ей все равно. Уж ты мне поверь. Она даже не заметит.

Лейла отодвинулась от него подальше. Снизу доносилось шипение утюга.

— Она давно уже его не надевает.

— Не надо, — слабеньким голосом запротестовала Лейла. — Не хочу так. Отнеси кольцо обратно.

— Обратно? — По лицу Рашида пробежала тень раздражения и исчезла. Он улыбнулся. — За кольцо мне пришлось доплатить наличными, и немало. Это кольцо получше того будет, как-никак золото в двадцать два карата. Смотри, какое тяжелое. Возьми. Не хочешь? — Он захлопнул коробочку. — А как насчет цветов? Ты любишь цветы? А какие у тебя любимые? Маргаритки? Тюльпаны? Сирень? Не надо цветов? Хорошо! Прямо и не знаю, чем тебе угодить. Мне знаком один портной в Дих-Мазанге, думаю завтра отвести тебя к нему и выбрать подходящее платье.