Халед Хоссейни - Тысяча сияющих солнц

Лейла посмотрела на него с отвращением.

— Это я просто для примера, — ничуть не смутился Рашид.

— Ты такой же, как они.

— А интересный у нее цвет глаз, у Азизы-то. А? У тебя глаза не такие. И у меня тоже.

Рашид поскреб бедро жены своим корявым ногтем.

— Я вот что тебе скажу. Если мне придет охота — может, и не придет, но как знать, как знать? — я легко смогу вышвырнуть Азизу вон. Как тебе это понравится? А то отправлюсь к талибам и объявлю, что у меня имеются подозрения на твой счет. Этого будет достаточно. Как ты считаешь, кому они поверят? И что с тобой сделают?

Лейла отодвинулась в сторону.

— Хотя вряд ли я на это пойду. Не стоит, пожалуй. Но ты меня знаешь.

— Ты достоин презрения, — сорвалось у Лейлы.

— Как ты любишь швыряться словами! Терпеть не могу. Даже когда сопливой девчонкой носилась по улицам со своим калекой, все равно нос задирала. «Я такая умная, я столько книг прочла». И где он теперь, твой ум? Сильно тебе помог? Это я тебя спас от панели, а не твои книжки. И после этого я достоин презрения? А как ты думаешь, многие женщины в этом городе на все бы пошли, только бы заполучить такого мужа, как я? Да добрая половина. Убили бы, если надо.

Рашид перекатился на спину и выдохнул дым в потолок.

— Тебе нравятся громкие слова? Вот тебе одно такое: перспектива. Я изо всех сил стараюсь, чтобы ты «не потеряла перспективу», как пишут в газетах.

И он был совершенно прав. Вот что внушало Лейле наибольшее отвращение. До тошноты.

Лейлу тошнило всю ночь.

И наутро тоже.

И несколько последующих дней подряд. Она даже привыкла.

Холодный, пасмурный день. Лейла лежит в ванной на полу. Мариам дремлет вместе с Азизой у себя в комнате.

В руках у Лейлы велосипедная спица. С помощью клещей она выкрутила ее из брошенного колеса, которое нашла в том тупичке, где они с Тариком когда-то целовались. Ноги у Лейлы расставлены, она тяжело дышит.

Азизу она обожала с самой первой минуты, как только почувствовала в себе биение новой жизни, никакие сомнения ее не мучили. А сейчас мучают. Как ни чудовищно, Лейла боится, что не сможет заставить себя полюбить будущего ребенка. Ведь его отец Рашид, не Тарик.

И вот в руках у нее спица.

Но что-то ее останавливает, не дает совершить непоправимое.

Минуты бегут.

Нет. Она не смеет.

Спица падает на пол.

И дело тут не в том, что она боится истечь кровью или согрешить. Да, между ней и Рашидом идет война. Но оказывается, даже на войне не все средства хороши. Это моджахедам наплевать на невинные жертвы. А Лейла не может позволить, чтобы на нее пала кровь невинного.

Ведь сколько ее уже пролито.

— Больница больше не обслуживает женщин! — рявкнул охранник, холодно глядя с верхней ступеньки лестницы на толпу, собравшуюся перед госпиталем «Малалай».

Толпа громко застонала.

— Но ведь это женская клиника! — под одобрительные возгласы выкрикнула женщина за спиной у Мариам.

Мариам пересадила Азизу с руки на руку и покрепче обхватила стонущую Лейлу. С другой стороны молодой жене подставлял свою шею Рашид.

— Теперь уже нет! — прокричал талиб.

— Моя жена вот-вот разрешится от бремени! — громко пожаловался плотный мужчина. — Брат, неужели ей прямо на улице рожать?

В январе объявили (Мариам сама слышала), что у женщин и мужчин больницы теперь будут раздельные и что весь женский персонал из кабульских госпиталей уволят и соберут в одно место. Тогда никто особо не поверил, да и талибы вроде не слишком усердствовали в проведении нового постановления в жизнь.

И вот вам пожалуйста.

— А госпиталь «Али Абад»? — крикнул другой мужчина.

Охранник покачал головой.

— А «Вазир-Акбар-Хан»?

— Только для мужчин.

— И что же нам делать?

— Ступайте в «Рабиа Балхи».

Из толпы выскочила молодая женщина:

— Я только что оттуда. Там ничего нет — ни чистой воды, ни кислорода, ни лекарств, ни света.

— Вот туда и отправляйтесь, — отрезал охранник.

Люди загомонили. Посыпались оскорбления. В воздухе просвистел камень.

Талиб вскинул автомат и дал очередь в воздух. Его напарник взмахнул хлыстом.

Толпа быстро рассеялась.

В приемной «Рабиа Балхи», насквозь провонявшей потом, мочой, табаком и карболкой, было полно женщин в бурках и детей. Лопасти потолочного вентилятора не двигались. Духота стояла страшная.

Мариам усадила стонущую Лейлу у облезлой стены.

Лейла, обхватив живот обеими руками, раскачивалась взад-вперед.

— Тебя осмотрят, Лейла-джо. Уж я добьюсь.

— Живее, — поторопил Рашид.

Перед окошком регистрации переругивалась и толкалась очередь, многие с детьми на руках. У двойных дверей в процедурную тоже теснился народ. Талиб-охранник никого не пускал.

Мариам тараном врезалась в толпу, вовсю работая локтями. Ее пихали, пинали, обзывали и даже пытались схватить за лицо. Мариам отмахивалась, выворачивалась, напирала и неудержимо продвигалась вперед.

«Вот на что приходится идти матерям, — думала Мариам, раздавая толчки направо-налево. — Какие уж тут приличия».

Ей вспомнилась мать. Какая бы Нана ни была, она не избавилась от ребенка, приняла на себя позор, выносила и родила харами — и воспитала неблагодарную дочь. А та предпочла Джалиля. Дурочка была, не понимала, что такое мать.

Внезапно перед Мариам выросла медсестра в грязно-серой бурке до пят. К ней обращалась молодая женщина, чья накидка была насквозь пропитана кровью.

— У моей дочери воды давно отошли, а ребеночек все не появляется, — накинулась на медсестру Мариам.

— Я с ней говорю, — прорыдала окровавленная. — Дождись своей очереди.

Вся толпа всколыхнулась, словно трава под ветром.

— Моя дочь упала с дерева и сломала локоть, — надрывался кто-то у Мариам за спиной.

— А у моей дочки кровавый понос, — подхватила другая женщина.

— Температура у нее есть? — спросила медсестра. Мариам не сразу поняла, что обращаются к ней.

— Нет.

— Кровь идет?

— Нет.

— Где она?

Мариам поверх голов указала на место, где сидела рядом с Рашидом Лейла.

— Мы ею займемся, — пообещала медсестра.

— Когда?

— Не знаю. У нас всего двое врачей, и обе сейчас на операции.

— У дочки боли, — настаивала Мариам.

— У меня тоже! — завопила окровавленная. — Жди своей очереди!

Мариам оттеснили в сторону. Перед ней теперь были только затылки и спины.

— Погуляйте пока, — прокричала медсестра Мариам. — И ждите.

Уже стемнело, когда медсестра позвала их. В родовой палате было восемь коек, между ними ни ширм, ни занавесей. Зато персонал укутан с головы до ног. Две женщины рожали. Лейлу уложили на кровать у самого окна, замазанного черной краской. Из стены торчала треснутая раковина, над ней свисали с веревки перемазанные кровью хирургические перчатки. Вода из крана не шла. Посреди комнаты большой алюминиевый стол, верхняя часть прикрыта одеялом, нижняя пуста.