Милан Фюшт - История моей жены

Она даже не шелохнулась во мраке.

— Что же касается этого молодчика, подлец он, каких свет не видал, — спокойно перешел я к сути дела и все-все рассказал ей без утайки. И про то, как он норовил спровадить нас в Лондон, и как старался избавиться от нее, и многое другое.

— Все это правда, — подвел итог я. — Говорю лишь ради того, чтобы и вам было ясно положение. Вас там не любят. Не возражайте, я самолично убедился в том, что вас не любят.

— Так не лучше ли быть там, где вас любят? Обдумайте свое положение! Ведь совсем не обязательно человеку умирать по той лишь причине, что он живет с тем, кто его любит. Неужели это такая уж большая беда?.. Почему бы вам и не жить со мной? — повторил я свой вопрос и умолк. Больше мне нечего было сказать.

— Может, зажечь свет? — спросил я чуть погодя.

— Нет-нет, не надо! — всполошилась она.

«Что ж, все идет как надо, — думал я и старался внушить себе, будто бы я по-прежнему спокоен. — Ничего страшного!» — И громко насвистывал.

Меж тем мысли мои приняли другое направление. Нет ли у этой женщины каких-то тайных дел, о которых мне не известно, и потому я превратно истолковываю ситуацию?

Ведь она нередко бросала фразу: «У меня нет денег», — и видно было, что ей очень хочется продолжить тему.

Кроме того, именно тогда она вдруг снова вылезла со сказочкой, будто бы у нее вытащили из кармана три тысячи франков. Ох, уж эти мне грабительские истории! То ли потеряла, то ли украли. (Выбирайте варианты.) Якобы она стаскивала перчатки и в этот момент выронила деньги… Звучит не очень убедительно.

В таком случае попробуем разобраться, даже не из-за величины суммы. Но на что она тратится? Ведь через ее руки проходит немыслимое количество денег — во всяком случае, по моим масштабам. И как в прорву!

Правда, как-то раз она упомянула о платежах в рассрочку, но я слушал вполуха. Дескать, агенты всегда впутывают ее в свои махинации. Она, бедняжка, стряпает, стоит над кастрюлями, а они сели ей на шею, и никак от них не избавиться. Помнится, упоминала она и счета за книги, с ними, мол, что-то не в порядке.

Итак, заглянем в книги, то есть потолкуем о ее книгах вообще — самое время. Ведь супруга моя была женщина образованная, возвышенная душа, очень любила литературу и философию, даже заигрывала с метафизикой: не то, чтобы верила во все эти заумные штучки, но не прочь была испробовать их. Накупала в ту пору всякой всячины, редкие, старинные издания и журналы — невесть зачем, когда все можно взять в библиотеке. Но ей, видите ли, не по душе книги, побывавшие в чужих руках, такие уж мы брезгливые да привередливые. Ладно, оставим это, я не вмешивался в ее дела.

Сам-то я не принимал в этом участия, да оно и невозможно было. Ведь чтение требует поглощения всей души, а где мне было взять необходимые покой и время? Разве что взглянешь на заголовок да чуть перелистаешь.

— Что это за книжки мудреные такие? — насмешничал я иной раз на манер невежды, взирающего свысока на те вещи, до которых не способен подняться его ум. Ведь попадались среди ее книг и такие, как, скажем, «Об эмоциях», «История мышления» и другие в подобном роде. К психологии моя супруга питала особое пристрастие.

— Это что еще за книги? — бросил я однажды свой излюбленный вопрос, прикинувшись еще более неотесанным. — Признайтесь по совести, вас это всерьез интересует?

— Еще бы! — отвечает она. — И даже очень. Меня всегда интересовали крайние границы природы. — На тебе, получай!

Ну, что тут с ней поделаешь? Положил я на место ее книги. И с тех пор мы только и перебрасывались репликами в соответствующем духе. Стоило мне спросить, что она читает, а у нее уже готов ответ:

— О понятиях высшего порядка.

— Почему вы постоянно читаете только про возвышенное?

— Потому что питаю наклонности к этому.

— А к чему еще вы питаете наклонности, странное вы создание?

— Со временем во все посвящу вас. Вы и без того достаточно знаете обо мне. — Выходит, даже в такие пустяки мне не разрешалось вникать, и жизнь ее в основном скрывалась в потемках.

Однако все вышесказанное не так уж существенно. Я и упомянул-то об этом, чтобы задаться вопросом: совместима ли с «понятиями высшего порядка» самая элементарная ложь? Научные тезисы «Духовного воспитания» и «Теории нравственности» — с подозрительными делишками, с утверждением, будто бы у вас украли три тысячи франков в тот момент, когда вы снимали перчатки? Впрочем, она лгала непрестанно и без разбора, напропалую.

Если говорила, будто бы идет туда, значит, отправлялась в другое место; утверждала, что у нее нет сигарет, когда сигареты лежали в сумочке. К чему хитрить, плутовать без всякой надобности? Уму непостижимо! Или она, видите ли, по всей вероятности, дочь турецкого майора — даже такое она способна была заявить мне в один прекрасный день.

— Что я слышу? Дочь турецкого майора? — изумился я. Вижу, лежит она на диване, уставясь перед собой, грезит с открытыми глазами, а мне это всегда было чуждо. У нее-то романтика была в крови. Или как это еще назвать — ребячество, что ли?

Лишь теперь я вижу, что об этом следовало бы говорить в предыдущей главе. Ведь все-таки странно, что она ничего не отвечала на важнейшие жизненные вопросы — ровным счетом ничего. И я мирился с этим! Да, но почему? Потому что все равно не верил ей, никогда. Или верил, да не совсем. Мне никогда не удавалось избавиться от чувства некой игры — именно из-за ее фантазий. Я не верил даже тому, что видел своими глазами: а вдруг это всего лишь игра или сплошные фантазии. Вот она якобы хотела отравиться, а затем погрузилась в молчание — вдруг ей просто вздумалось помучить меня, притворяясь, будто бы не любит меня или же любит другого, потому и не отвечает на вопросы.

И в сущности, какая это неслыханная дерзость, какое бесстыдство вновь вылезать с историей о краже! Хотя расчетливый опыт подсказывал ей: если случай повторяется снова, значит, и в первый раз все так и было.

Вот только неправда ни в первый раз, ни во второй. И мне наконец захотелось разобраться — хотя бы с этими тремя тысячами. Что за этим стоит? Карты? Скачки? Даже мысль о кокаине приходила мне в голову. Первым делом достал я ее книги, проверить новые поставки, наряды — вдруг да перерасход образовался за счет новой шубы или какого-нибудь вечернего туалета? Однако ничего не выяснилось, в картах же она ни бельмеса не смыслила, я сам не раз имел возможность в этом убедиться, поскольку только что начал обучать ее матросским играм «три на четыре» и «мое-твое».

— Берите взятку, она ваша, — подсказывал я ей, так как она без конца хлопала ушами.

— Ах, да, — откликалась она, позевывая. Так что этот путь завел в тупик. Что ж, поищем в другом месте. Как-то раз заглянул я в кухню, где командовала добродушная толстуха, мы звали ее «Häubchen Marie»: стоило ей увидеть ребенка, и она радостно восклицала «Häubchen, Häubchen», то есть «чепчик», услышанное где-то ею немецкое слово. Я тут же задал ей целенаправленный вопрос, только не в обычной форме, а вроде как наоборот.