Милан Фюшт - История моей жены

Ни к какой церкви я его не повез, зато удалось из него вытянуть, что мои предположения оказались верными: мисс Бортон, видимо, действительно проговорилась, что видела меня в Лондоне или встретила на улице. Потому как сегодня ночью жена даже оставила для меня письмо в конторе пансиона с тем, чтобы утром его переслали в «Брайтон», а кроме мисс Бортон никто не знал, что я остановился там… И еще одна деталь: со вчерашнего вечера они упаковывали вещи, причем все трое, и прихватили «много всего», потому как багаж получился объемистый, чему лично он очень удивился, ведь отдых предполагался коротким…

Большего мне и не надо было. Даже если у старика рыльце и в пушку… но вряд ли. Он оказался примитивнее, чем я думал. К чему его дольше терзать, пусть себе отправляется восвояси.

— Расплатитесь с шофером, — велел я, выскакивая из машины. И тут он расхрабрился.

— Я подам на вас жалобу за ущемление личной свободы и прочие нарушения закона, — крикнул он мне вдогонку, но меня и след простыл.

Я не бежал, а летел. Вы и представить себе не можете, на какие чудеса способны мои ноги в случае необходимости! Правда, и люди помогали — пройти без очереди, протолкаться к кассе и прочее. Вообще, ста пяти килограммам, как правило, уступают, я проверил на опыте.

— Дувр! Дувр! — кричал я с какой-то легкостью на сердце, и повсюду мне кивали, махали руками, указывали. В результате удалось успеть на поезд, готовый тронуться.

— Благодарю тебя. Господи! — прошептал я и, подобно киногерою, застыл в коридоре отдышаться. Сердце колотилось как бешеное.

Сперва я прошел весь состав из конца в конец, а затем, после некоторой рекогносцировки остановил свой выбор на купе первого класса с опущенными занавесками. С ключом от подъезда на пальце я отворил дверь.

— Доброе утро.

И когда на мое приветствие не ответили, продолжил:

— Ты стала носить лорнет, дорогая?

В руках у нее был тот же лорнет, что и тогда на балу. Очень изящный, в золотой оправе. Она сразу же поднесла его к глазам — может, в растерянности, а может, чтобы убедиться, действительно ли это я. И тогда я вновь увидел, какими огромными могут стать эти глаза.

Поль де Греви выглядел чрезвычайно элегантно. Японский жилет, изящная сорочка и коричневый дорожный костюм — безукоризненно. После недолгих колебаний он вознамерился было вскочить, но я его мигом осадил. Не рукой — пнул его в лодыжку ото всей души, думаю даже, она сломалась, потому что он рухнул на сиденье, как подкошенный. И губки свои бантиком тотчас сжал — плотно-плотно.

— Чтоб не пикнули у меня, — приказал я. К тому времени сердце мое билось уже поспокойнее.

А когда он еще разок попробовал трепыхнуться, я лишь смазал его по носу, и этого оказалось достаточно. Изо рта и из носа моментально хлынула кровь.

И тут я наконец повнимательней разглядел этого кавалера.

До чего же у парня кишка тонка! Богом клянусь, руки чесались разделаться с ним по-палачески: представил себе, как выдавлю ему оба глаза, а потом сброшу с поезда на полном ходу. И все это здесь, на глазах у его любовницы. Только зачем спешить? Разберемся-ка с моей женушкой.

Она недвижно застыла на месте, не в силах проронить ни звука. Словно бы ждала, когда же на нее обрушится удар. А ее злой рок, то бишь я, вместо того, чтобы решать, как мне поступить, обратился к ним с речью:

— Славно же вы путешествуете на мои денежки. Первым классом! Какая наглость! А ну, давай сюда акции! — приказал я жене, неожиданно для самого себя.

Богом клянусь, до того момента я о них и не думал. Были у меня акции некоего общества «Цинциннати Рэйлвей», доставшиеся в наследство от отца, и я совсем недавно взял их из банка, аккурат перед поездкой. Собирался было прихватить их с собой в Брюгге, но потом передумал. И вот сейчас чутье мне подсказало, что эти голубки их украли. И правда.

Жалко было не только ценных акций. Но чтобы я же оплачивал их свадебное путешествие!

— Какие акции? — спросила жена мертвым голосом.

— Ты только не шустри, — цыкнул я, заметив, что она присматривается к стоп-крану. Да и Дэден завозился, прижимая к лицу окровавленный платок; видимо, нога очень болела.

— Я на расправу короток, — поднял я палец, на котором был ключ. — Все мои действия продуманы, а главное — обоснованы.

И тут я наконец посмотрел ей в глаза. До этого момента мы избегали встречаться взглядами. Впрочем, у меня такое впечатление, что она не очень-то хорошо и видела, словно сквозь туман: это чувствовалось и по выражению ее глаз, и по их цвету. Сама она была очень бледна, а белки глаз — сплошь в красно-розовых прожилках, вероятно, от волнения. Она уставилась на меня неуверенно и бессмысленно, точно слепая.

Но когда мне удалось перехватить ее взгляд, в нем что-то всколыхнулось. Судя по всему, до ее сознания все же дошло, что это я, потому как она встала с места. И сделалась послушной, точно ребенок. Все остальное прошло без сучка без задоринки, она подчинялась каждому моему приказу.

Колеса поезда ритмично постукивали.

Жена молча сняла сверху дорожный чемодан, даже ключи выудила без задержки и наконец извлекла на свет Божий акции. Ей, вероятно, так мучительно стыдно было доставать и вручать их, то есть самим жестом признаться в том, насколько подло и безнравственно она злоупотребила моим доверием даже в денежном отношении, что затуманенный рассудок продиктовал ей такие слова:

— Вот акции. Не сердитесь на меня. — И поскорей отвернулась в сторону, лишь бы не смотреть туда.

Я был удовлетворен и этим: один-единственный раз в жизни она почувствовала себя пристыженной. Наконец-то раз в конто веки. После этого я и затих.

К тому же была она полноватая, пухлая, совсем не в моем вкусе. Разнесло ее, что ли? Чужая какая-то. Или это всего лишь давнее явление? Ведь со мной и прежде так бывало: если я слишком много времени отводил ей в своем воображении, после этого она никогда не была мне нужна. Так и сейчас.

«А может, это вовсе и не моя жена», — даже такая нелепость мелькнула в голове. Хотя именно так оно и было.

«Пока они туда добрались, огонь уже погас», — было написано на одном плакате, который я видел на балу. Эти слова пришли мне на ум сейчас, когда я пишу эти строки. Проклятый я человек — иное трудно вообразить, — не дано мне испытать удовлетворения в чем бы то ни было. Судя по всему, такая моя доля: терзаться жаждой, покуда жив, и ни в чем не находить утоления.

«Обманывала она меня, не обманывала — какая разница? — думал я там, в поезде. — Допустим, даже не обманывала, просто любила этого жалкого хлыща. Какая же это ерунда, все вместе взятое: француженка, влюбленная в другого. Сколько их таких на свете? Черт все побери!»