Христа Пелитев - Индюшка с бриллиантами (Сборник юмористических рассказов)

Дней через десять встретил я в кафе критика, которого не очень-то жаловал (он почему-то игнорировал мое творчество). Сейчас он явно решил исправить свою ошибку и доказать мне, что я напрасно подозревал его в недоброжелательности. Он схватил меня и чуть не задушил в своих объятиях, уверяя, что давно уже не испытывал такого эстетического удовлетворения, такой радости при чтении болгарского произведения. Когда ему предложили написать рецензию на мое последнее произведение, он сначала хотел отказаться, но потом передумал и согласился. Прочитав первую страницу, он так увлекся, что читал всю ночь напролет. Так не терпелось ему узнать, что же произойдет с героями.

— Да, это, брат, удача! — повторял критик, не отпуская меня. — В моей искренности можешь не сомневаться.

На этот раз я был по-настоящему озадачен. Все, кто меня хвалил до сих пор, были моими друзьями, и можно было допустить, что они щадят мое самолюбие. Этот же совершенно чужой мне человек. По крайней мере до сих пор ни любви, ни ненависти ко мне он не проявлял. Черт побери, а вдруг я ошибаюсь? Ведь я могу попасть в нелепое положение, если кто-нибудь узнает про мой эксперимент. Домой я вернулся в крайнем смятении. На столе лежало сообщение о том, что рукопись принята в печать без поправок, если не считать того, что из разряда повести ее перевели в жанр романа. Меня просили прийти подписать договор.

Думал я, думал и в конце концов решил не отказываться, как говорится, бьют — беги, дают — бери. Тем самым я сохраню за собой право посмеяться последним.

Вам, наверное, интересно, чем все это кончилось. Роман вышел, и теперь критики наперебой цитируют его, как только заходит речь о современной тематике. Все единодушны в мнении, что я добился успеха и на этой ниве.

Нашелся, правда, какой-то молокосос, который написал, что это типичный образчик серого потока. Я, конечно, этого так не оставлю. Буду жаловаться председателю нашего союза, до самого министра культуры дойду, но этого выскочку поставлю на место.

Подумать только, он позволяет себе замахиваться на выдающихся представителей нашей литературы, на ее эталоны. Давно пора одернуть людей, которые думают, что им все дозволено.

Был у меня друг. Единственный верный друг. С ним я делился и мыслями, и последним куском хлеба. На него полагался в самые трудные моменты жизни. Случится, бывало, какая-нибудь неприятность, он тут же бросается все улаживать. Уволят меня, он начинает обзванивать ответственных работников и донимает их до тех пор, пока не восстановят меня на работе. Поссоримся с женой, он тут же бросается нас мирить.

Но в один печальный день я неожиданно обнаружил, что причиной всех моих неудач и житейских неурядиц всегда был он. мой единственный, верный друг…

В сущности, меня преследовали только но его доносам. Конфликты же он улаживал только для вида. С работы меня снимали под его нажимом… Вдобавок ко всему этот подлец снюхался с моей женой. Теперь мне ясно, почему он советовал мне не быть ревнивым, почему с такой легкостью улаживал наши семейные конфликты.

Потрясенный этим открытием, я решил навсегда порвать с ним. Сразу. Безоговорочно.

Но потом подумал: Верно, он клеветал на меня, но делал это как друг. Без злого умысла. Не будь он мне другом, кто знает, какие грязные непочтенные средства пустил бы в ход.

Из-за него меня снимали с работы! Да, это установлено. Но ведь и это он делал как друг, а не как заклятый враг. Не будь он мне другом, кто знает, каким бы гонениям я подвергался…

Гулял с моей женой. Она сама мне в этом призналась. Но ведь делал он это как друг, а не по злобе. Не будь он мне другом, он бы унижал мое достоинство, издевался над моей личностью…

Так что если порву с ним, останусь без друга — верного, незаменимого. А разве можно прожить без друга? Нет, невозможно. Лучше плохой друг, чем никакого! А друг мой не так уж и плох. Конечно, он допустил непозволительные оплошности, но как друг, без злого умысла, несознательно. Враг бы не просчитался, а сознательно вредил бы мне до полного моего уничтожения.

Да!

Разве враг побежит улаживать дело, если у меня опять возникнут неприятности? Разве враг будет искать мне работу, если меня уволят? Разве враг будет мирить меня с женой, если нашему семейному счастью угрожает опасность?

И где гарантия, что найди я нового, единственного, незаменимого, верного друга, он не станет строчить на меня доносы и строить козни мне на работе и совращать жену, а затем улаживать конфликты, находить мне новую работу и мирить с женой?

И что все это он будет делать сознательно, как друг?

Так неужто стоит лишаться старого друга из-за его невольных оплошностей?

Решено: не буду порывать с ним. Это окончательно и бесповоротно.

Теперь я уже знаю, что мне есть с кем поделиться мыслями и последним куском хлеба. Теперь я не боюсь гонений, увольнений, семейных бурь.

Тогда почему же я начал свою исповедь словами: «Был у меня друг?..»

Как-то один царь решил водворить в своем царстве порядок и справедливость. Стал он советоваться с мудрецами да советниками, звездочетами да статистиками, но так ничего и не добился. Тогда он решил созвать своих подданных, почему они не занимаются спокойно своим делом, что их беспокоит?

— Как тут быть спокойными? — отвечали, словно сговорившись, хором и в одиночку, люди. — На каждого жителя царства написано как минимум семь-восемь доносов. После каждого доноса нас вызывают для объяснений. И все свое свободное время мы тратим на сбор доказательств и заверку сведений.

— И это все? — усмехнулся царь. — А я уж невесть что подумал. С этим мы покончим. Это нам под силу.

И он приказал вынести из государственных учреждений все доносы, вывезти за город и поджечь Царское слово — закон. Все, буквально все доносы, даже только что доставленные почтой, были преданы огню. Огонь поднялся выше пирамиды Хеопса. Ликующие люди пустились в пляс вокруг костра. Три дня и три ночи горели анонимные доносы. На четвертый день поднялся ветер и развеял пепел на все четыре стороны, и от страшных наветов не осталось и следа.

Но прошло некоторое время и народ опять стал проявлять беспокойство. Учреждения вновь наводнили доносы. Опять стали вызывать людей для дачи объяснений. Опять пришлось собирать доказательства своей невиновности.

Потому что благородный и справедливый царь был страшно непредусмотрителен.

Он не догадался уничтожить доносы вместе с доносчиками.

Девяносто, семьдесят, пятьдесят… где-то с тридцати километров в час стрелка падает до ноля — подпрыгивают вверх чемоданы, вздрагивают пассажиры, и наступает тишина. Приходит внезапное ощущение природы. Той самой природы, которая безмолвно проносилась за окном вагона.