Христа Пелитев - Индюшка с бриллиантами (Сборник юмористических рассказов)

— Директор сказал, что я должен сменить фамилию, так как эта штатная единица предназначена только для женщин, — уточнил мужчина и стыдливо поднял глаза.

Врач встал, чтобы налить из крана воды, но тут же невольно снова опустился на стул.

— И… вы ее сменили? — спросил он, на минуту забыв о головной боли.

— Сменил, — с облегчением сказал больной, словно с плеч его свалился груз истины. — У меня не было другого выхода.

— И сейчас вы работаете секретаршей? — продолжал все так же удивляться врач.

— Да! — видимо, совсем успокоившись, ответил мужчина. Оживившись, он стал объяснять: — Пишу на машинке, варю кофе. Стал такой хорошей секретаршей, что даже жена директора стала ревновать ко мне…

— А когда на завод приезжают ревизоры, они разве не видят, что вы не женщина?

— Не видят, — снова стыдливо опустил глаза мужчина. — Тогда я обычно заболеваю и, пока идет проверка, меня на работе нет.

— Значит, завтра ожидается ревизия? — догадался врач.

— Чего душой кривить, ожидается! — смущенно ответил мужчина.

— А если вашего директора направят на другую работу, что вы будете делать? — полюбопытствовал врач.

— Даже не знаю! — тяжело вздохнул мужчина. — Сейчас он собирается стать главврачом больницы, а там будут места только для медсестер. Как буду целый день ходить в халате, ума не приложу.

— Да-а, нелегко вам… — посочувствовал врач и взялся за авторучку. — На сколько дней вам нужен бюллетень?

— Натри.

Врач пополнил бюллетень. Мужчина радостно поблагодарил его и вышел. Почти сразу же после его ухода в дверь снова постучали.

— Войдите! — сказал врач. Вошла молодая красивая девушка.

— На что жалуетесь?

— Я больна.

— Ваша фамилия?

— Манол Колев Тодоров, — сказала девушка.

Одним прекрасным вечером к нам ввалился наш благодетель Петров, сунул руку во внутренний карман и достал оттуда собачку.

Собачка была величиной с теннисный мячик, такая же белая. Как только Петров поставил ее на стол, она смущенно вперила взгляд в скатерть и больше не поднимала глаз. Словно ее привезли на смотрины.

А Петров сказал:

— Вот она. Чудо, а не собака. Мы уставились на собачку.

— Хорошая собака, — неуверенно сказал я. — А что ты собираешься с ней делать?

— Как что? — удивился Петров. — Это вам. Принес в подарок.

Не помню, чтобы у нас с ним когда-нибудь заходил разговор о собаке. Я вообще ни с кем никогда не говорил о собаках, поскольку вот уже пять или шесть лет беседую со знакомыми только о квартирах, так как жить нам негде. Мы ютимся с женой и тремя детьми в тесной однокомнатной квартирке, однокомнатной в прямом смысле слова — мы располагаем всего одной комнатой и кухней при ней. Кроме того, наше единственное пристанище было обречено на снос — в любой момент дом могли разрушить, чтобы воздвигнуть на его месте почту. Поэтому я смотрел на белый комочек на столе и думал о том, что же с ним делать. Перспектива сосуществования с собакой, пусть и такой портативной, в столь тесной квартире казалась мне не особенно радужной. Правда, собачка производила впечатление застенчивого и воспитанного животного, однако история эволюции, как известно, полна сюрпризов.

— Ну что, — прервал мои размышления Петров.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что собака тебе не нравится?

— У меня жилплощади не хватает, — заявил я ему.

— Сам видишь — одна комната с кухней, трое детей, да к тому же жена… А собачка ничего. Беленькая.

— Не будь ребенком, — ответил Петров. — Ты видел, откуда я ее достал. Она же занимает места не больше, чем авторучка.

— Пока да, — согласился я. — А потом? И вообще — почему собака? Мы же говорили о квартире…

— Ты знаешь, что такое отчуждение? — сказал Петров. — От отчуждения погибло больше людей, чем от инфаркта. Только они погибали постепенно…

— Это так, — согласился я. — Но при такой жилплощади…

— Жилплощадь здесь ни при чем, — стоял на своем Петров. — Я в своих пяти комнатах так страдаю от одиночества, пустота так давит на меня, что впору волком выть. Человеку нужно о ком-то заботиться.

О каком-то существе, которое было бы к нему привязано.

— Но все же… — начал я.

— Собака необходима для твоего душевного спокойствия, — категорично отрезал Петров. — В век автоматизации человеку нужно проявлять свою человеческую сущность, быть ближе к природе, к вещам естественным. Иначе он погибнет от отчуждения.

Я понял, что деваться мне некуда.

— Кроме того, размеры взрослых собак этой породы не превышают размеров обуви.

— Обуви какого размера? — поинтересовался мой младший сын.

— Сорок третьего, — ответил Петров. — Не больше.

— А по высоте? — снова спросил младший.

— По высоте не больше лыжного ботинка, — ответствовал Петров. — Без лыжи.

После чего он рассказал об удивительном случае, когда одна такая собачка выросла до размеров сапога.

— Но за все триста пятьдесят лет это был единственный случай, — заверил он нас. — И то в Германии. Восковая фигура собачки выставлена теперь в Британском музее.

— А что с квартирой? — поинтересовался я. — Есть надежда? Мы ведь эту снимаем, и обходится это недешево…

— Я тебе собачку аж из Швейцарии привез, — сказал Петров, — а ты мне талдычишь про квартиру. И квартира это пустяк. Ты лучше постарайся вырваться из плена отчуждения.

Он в последний раз бросил взгляд на собачку, стыдливо уткнувшуюся в скатерть, и попрощался.

Мы дали ей кличку Мокасин.

Она показалась нам подходящей для собаки размером с ботинок.

Дней через десять после визита Петрова наша собачка уже напоминала ботинок сорок четвертого размера. Мы специально посетили с ней магазин «Гигант», чтобы убедиться в этом.

Я сразу же позвонил Петрову, но оказалось, что он уехал за границу в составе какой-то делегации.

Еще через три недели собака уже могла соперничать в размерах с теленком, а когда через месяц я вернулся из командировки, то столкнулся в коридоре с каким-то мустангом, лишь отдаленно напоминавшем собаку.

— Что это у нас в коридоре? — шепотом спросил я. — Снова Петров заходил, а?

— Петров все еще за границей, — ответила жена. — А это Мокасин.

— Как?! — изумился я. — Да ведь он же не может быть больше ботинка…

— Ботинок стоит в Британском музее, а та, что здесь, — настоящий верблюд и сжирает по полкоровы в день. Я уже боюсь, как бы в один прекрасный день она не сожрала и детей.

— Ну, скажешь тоже, — возразил я. — Собака — лучший друг человека.

— Посмотрим, — покачала головой жена. — Мне во всяком случае не очень верится в то, что ты говоришь.

Ситуация осложнилась.

Ввиду своих крупных габаритов собака спала в нашей единственной комнате, дети — на кухне, а я — на балконе.