Александр Минчин - Актриса

— Я прошу прощения, я совсем забылась…

— Почаще забывайтесь…

Я почувствовал, как губы ее сложились в улыбку.

Вдруг она поднялась на локтях:

— Простите, я должна принять душ или…

Она не договорила и выскользнула в ванну. После душа она обняла меня за плечи, подняла и привела за стол.

За столом она торжественно объявила:

— Теперь, я думаю, самое время — выпить на брудершафт.

Ее рука стала наполнять сосуды.

— Вы останетесь у меня?..

— Это просьба?

— Нижайше прошу. — Она опустила голову.

— Кто-то не хотел кого-то видеть два дня.

— Я просто не почувствовала вина… Алеша, я думала, что это уже пройденный этап.

— Мы его еще долго проходить будем.

Наши взгляды встретились. Где ты, Аввакум? Укрощение диких зверей под руководством…

— Не зная еще вас, я почему-то вам верю.

Я взял телефон-трубку и набрал номер.

— Мама, я в гостях, далеко, такси не поймать, говорят, приеду утром, на метро.

Она рассмеялась. «Ты приедешь на метро?!» Я не был в метро тринадцать лет.

С метро у меня были связаны свои воспоминания… Я пожелал ей спокойной ночи и попрощался.

— Она так поздно не спит?

— Читает до четырех ночи.

Таиса подняла свой бокал (в третьем лице я могу называть ее так — Таиса).

— Выпьем за этот вечер. Он был необыкновенный.

Она завела руку, согнутую в локте, переплетя с моей. В водке плавал кусок льда. Руки перекрестились, и каждый выпил до дна. По традиции. Она потянулась губами, и мы поцеловались, скрещивая капельки водки и джина.

— Алексей — ты!

— Тая — …вы.

— Скажи мне ты, скажи мне ты!

Я пытался заставить свой язык, но он не выталкивал местоимение. Ты.

— Эх, ты! — сказала она и языком лизнула мои губы. — У тебя очень вкусные губы. — Ее глаза надолго погрузились в мои.

В окне, далеко-далеко, занималась почти невидимая, еще темная заря.

До рассвета они еще раз спустились в долину утех и поднялись на вершину наслаждений.

— Как сделать так, чтобы эта ночь не кончалась?.. — спросила актриса.

Утром, пока я принимал душ, она уже приготовила завтрак. С дымящимся ароматным чаем.

За целый 1990 год моя бывшая жена ни разу не предложила мне чашки чая.

Я пью душистый аромат. Какой день сегодня — суббота или воскресенье? И смотрю на свое безумное расписание в понедельник: три журнала, два издательства, одна газета.

— Как вам чай?

— Прелестный, прекрасный, чудесный, божественный!

— Я серьезно?

— И я!

Она внимательно смотрит на меня.

— Вы удивительный мальчик. Я таких не встречала. Никогда. Налить еще?

— С наслаждением. Тая, а когда отборочные туры в Таировском?

Она снимает трубку.

— Здравствуйте, это говорит Тая Буаш. Вы не скажете, когда прослушивания в училище? Сегодня? А во сколько? — Она вешает трубку, вернее, кладет ее плашмя на стол.

— В два часа. Хотите пойти?

— А вы? — спрашиваю я.

— Вы — мой повелитель, ваше желание — закон…

— Очень хочу, всю жизнь мечтал оказаться по другую сторону рва.

Она, по-моему, не поняла, но не стала расспрашивать. Она вообще никогда ничего не расспрашивала.

— Вам нужно на кладбище?

— Да, я каждый день езжу…

Тая идет к своей мягкой кожаной сумке с узорами, достает и протягивает ключи от машины.

— Мне неудобно, — говорю я.

— Я для вас и взяла, — тихо говорит она. — Чтобы вы не нервничали на каждом углу нашей гостеприимной столицы. Не понимая загадку без разгадки: почему машины не останавливаются.

— Я так поймаю что-нибудь.

— Вы ничего сегодня не поймаете, кроме огорчений. На уик-энд все уезжают за город. Не сопротивляйтесь, это вас ни к чему не обязывает, даже к поцелую.

Я наклоняюсь и целую ее.

— Заводить надо с подсосом, у вас, наверно, не знают такого. — Она улыбается.

Я не совсем понимаю, про какой завод и какой подсос она говорит… Не про… И только сев за руль, понимаю, вспоминая…

На кладбище тишина, пустота, безмолвие. Сень и покой. Покой без воли. Я стою и плачу у памятника. Никогда себе не прощу…

Переодевшись в серый в крапинку пиджак и в светло-синие брюки с голубой рубашкой, выслушав нотации мамы и пообещав, что я исправлюсь, заезжаю за Таей, и мы едем по бульварам к знаменитому, лучшему в Европе — Таировскому училищу.

На ступеньках стоит группа взрослых парней, которые тут же поворачиваются, обращаются к моей спутнице и целуют ее в щеки.

Я внимательно наблюдаю. Они перебрасываются несколькими фразами. Она подходит ко мне.

— Мои бывшие сокурсники, — не объясняя, объясняет она.

Без пяти два. И мы входим в училище. Ее почтительно приветствуют:

— Таиса Эросовна, какими судьбами?

Она кому-то машет, с кем-то смеется.

— Хочу посидеть на отборочных турах, если пустят. Кто сегодня принимает?

— Вам будут только рады! Кажется, Ремизов.

— Борис Николаевич? Я когда-то у него играла в чем-то. Добром это не кончилось.

Мы поднимаемся на второй этаж, она идет скромно, как в гостях. Хотя папа ее здесь — глава… Несколько человек раскланиваются с ней. Оглядывают меня, мой большой пакет.

У двери в кучку сбились абитуриенты.

— Заходите, Алексей, не стесняйтесь.

— Неудобно первыми.

— А вы разве не хотите быть первым ?

Она внимательно смотрит мне в глаза.

— Как вы хотите, чтобы я ответил на этот вопрос?

— Как вы хотите, так и ответьте, — улыбается она.

Я осторожно ступаю по гулкому, скрипкому паркету. В зал уверенной походкой входит человек средних лет с приятным лицом, в цветной рубашке. За ним следом пара молодых ассистенток, которые кладут на стол ручки, списки, бумагу и прочую канцелярию.

— Таиса Эросовна, какими фантазиями?

— Здравствуйте, Бо-рис Ни-ко-ла-ев-ич, — раздельно по слогам произносит она. — Мой нью-йоркский гость захотел посмотреть прием в театральное училище.

— А он понимает на нашем тарабарском языке?

— Он даже пишет на нем, — думаю, и этот эпизод попадет… в какие-нибудь писания!

Она представляет нас:

— Алексей Сирин.

— А это Ремизов, Борис Николаевич.

Я наклоняю голову. Он кивает:

— Ну, начнем тогда. Хотите сесть рядом со мной, Тая?

— Почту за честь и счастье, — улыбается она.

— Запускайте первую пятерку и закройте дверь, чтобы потом не входили, — просит он.

За столом нас оказывается человек шесть. Дверь не запирается, сломан замок, посему ее закладывают на стул. «И дым отечества…» «Совсем как в Америке», — думаю я.

Первая пятерка садится на скамью напротив нас.

— Ну, кто хочет начать? — спрашивает Ремизов.

— Какой это тур? — шепчу я Тае.

Она спрашивает и шепчет мне в ответ:

— Первый.

Никто не решается, и тогда он предлагает начать молодому человеку. Я достаю, стараясь бесшумно, из пакета желтый блокнот с бледными страницами и все почему-то смотрят на меня, кроме Таи. Она спокойно относится, что я все время что-то записываю. Разные мысли.