Михаил Строганов - Страна моего детства

Дети — прирождённые фаталисты. Едва научившись читать, мы уже мастерски умели придумывать себе судьбы, наперебой рассказывая друг другу свои жизни от начала до конца. Мы радовались своим придуманным биографиям, всерьёз обсуждая события, которые непременно должны произойти в назначенный нами черёд.

Ещё не переступавшие порога школы, мы уже заканчивали её в своих фантазияхи, едва освоившие трёхколёсный велосипед, становились пилотами и моряками. Кто-то уже собирался жениться на девчонке из соседнего подъезда, кто-то покупал билет на поезд, а кто-то уже рассуждал о предстоящей пенсии…

Мы проживали жизни стремительно, выдавая сцену за сценой как выдувают мыльные пузыри: радовались успехам, боролись с трудностями и чуть не плакали от постигавших неудач. Завидовали всерьез «придумщикам» и «счастливчикам», сумевшим первыми обговорить удобные для себя правила.

Жизнь, ещё до этого утра казавшаяся бесконечной, теперь сжималась до размеров песочницы. Зачарованные своими грёзами, мы впервые с грустью смотрели на бабушек и дедушек, примеряя на себя их тяжелые походки и согбенные спины.

В такие моменты чувствовали себя обманутыми и обкраденными, совершившими роковую ошибку и потерявшими самое дорогое — путеводную нить своей судьбы. Тогда мы зарекались говорить о будущем, обещали друг другу не становиться большими, не знать ни забот, ни хлопот, читать только интересные книжки и всё время проводить в играх. Мы клялись — и мыльные пузыри придуманных историй лопались на глазах, принося освобождение и надежду на то, что детство будет вечным, как бесконечное летнее небо над нашими головами.

После… После жизнь шла своим чередом, и мы попросту забывали о всех своих нерушимых клятвах. Как говорилось в сказке о Питере Пене: «Все дети рано или поздно вырастают». А когда вырастают, то непременно забывают о своём детском обещании — никогда не взрослеть…

Время для детей — всё равно, что игра в классики, где не ходят и не бегают, а перепрыгивают из квадратика в квадратик на одной ножке. Время ещё не стало понятием отвлечённым, ещё не легло между стрелками в круг циферблата, а всё ещё бурлит в тебе древними стихиями — ровесниками эпохи Сотворения мира.

Часы и минуты твоей жизни только формируются, оттого не висят камнем на шее, а трепещут и бьются в пульсе. Неприученные и непокорные, не слушают узду, рвутся с поводка мыслей и чувств. От этого события в твоей жизни не проистекают, а случаются как бы сами по себе. Приходят, как весна или осень, появляются, как зелёночные пятна на разбитых коленках или подарки на Новый год. Единственное, что ты умеешь, — различать события своего времени по важности и значимости, как научился понимать отличие минутной стрелки от часовой.

Твоё время питается, растёт и живёт надеждами. От самых простых, незатейливых и даже сиюминутных, таких, как прокатиться на велосипеде, до самых фантастических и невероятных, которые вскоре и сам не можешь отличить от реальности.

Не успеешь и глазом моргнуть, как прочитанные стихи из детской книжки, перекраиваются в чудесные сновидения, которые, в свою очередь, становятся невообразимыми воспоминаниями, которых на самом деле не было.

Фантазии питают надежды… Зачарованный мечтами и снами, можешь бесконечно долго рассказывать, как летал среди звезд, усевшись верхом на блестящей спине кометы.

Часики тикают, минуты летят, дни бегут один за другим, и месяц прыгает на одной ножке за другим месяцем, играя в незримые для людей классики Вечности…

В детстве не только время, но и сами времена года условные. Зима и лето — самые продолжительные и важные, оттого так хорошо различимые.

Зимой много снега и мало солнца, дни короткие, а ночи длинные, прозрачная и текучая вода отчего-то превращается в белый и хрустящий снег. Зимой всё иначе, а тебя убеждают, что время идет точно так же. В это попросту невозможно поверить, и ты никак не можешь взять в толк, отчего часы одинаково отмеряют время и для зимы, и для лета.

Мне всегда казалось, что зимнее время совсем другое, чем летнее: оно, как и вода, замерзает и становится осязаемым. Густым и колючим. Стоит выйти на улицу, как ты чувствуешь его сначала на своих щеках, а потом и каждой клеточкой тела. Поэтому зима длится вдвое дольше, чем лето, хотя по календарю они друг другу равны.

Зимой главный месяц — декабрь, а летом — август. Мы называли его последней крепостью лета, представляя, как зима гонит на него несметные полчища ледяных туч.

Мы боролись с зимой как могли, цепляясь за каждый день уходящего лета, за каждый проведенный во дворе длинный теплый вечер, за нежелание тепло одеваться и выглядеть неженками.

Последние дни лета были самыми желанными и дорогими: каждый спешил нагуляться и набегаться на год вперёд. Впервые приходило понимание того, что лето безвозвратно от нас уходит и все бастионы рано или поздно капитулируют перед всемогущим временем…

Но тогда… Мы надеялись, что своим упорством сумеем если и не напугать зиму, то хотя бы вынудить её повременить…

Никогда не забуду первую ночь, когда отец повёл меня смотреть на звёзды. Я был удивлён и потрясён, как в одночасье преобразился мой двор. Всё в нём казалось особенным и чудесным: и как гулко отзывался под ногами асфальт, и как падали и танцевали в свете фонарей неугомонные тени, и как громко, откликаясь с эхом, раздавались наши голоса.

Нависающие громады домов с сияющими квадратами окон представлялись сказочными утесами, в чьих светящихся расселинах свили гнёзда Жар-птицы. Золотистые стволы сосен вытянулись мачтами причалившего корабля, и даже обыкновенные кусты виделись невероятными зарослями лиан, оплетавшими своими ветвями сгущавшуюся сизую мглу…

Но главное ожидало нас наверху. Мы долго искали подходящее место, и так и эдак выбирая удачный обзор, затем отец неспешно достал из футляра свой старый большой бинокль. Он не хотел спешить, позволяя мне подготовиться к самому главному свиданию в моей жизни.

Потом мы долго смотрели на звёздное небо. Сначала молча, благоговейно рассматривая его как святыню, которая каждую ночь расстилается над нашими головами.

До этого я и не знал, что на звёздное небо можно смотреть практически бесконечно, особенно если тебе известны его тайны. Моему отцу они были известны: он читал созвездия как раскрытую книгу.