Наталья Арбузова - Поскрёбыши

Море не разочаровывает. Выталкивает Аглаю с двойной силой, помогает держаться на плаву. Не нападает без штормового предупрежденья. В те дни, когда оно таскает взад-вперед неосторожного купальщика, не давая встать и выйти из воды, всё равно спасатели влезть в воду не позволят. Близко не подпустят, заорут по-турецки в матюгальник. Когда оно тихое, за буйки заплыть тоже не дадут. От буйков же сильная Аглая, обтекаемая, как морской лев, раз пять-шесть вернется, хоть и с легким головокруженьем. Маленькая и тяжелая, она ходит, как торпеда, мимо неосторожных мужчин, расталкивая воду, распространяя направо и налево свою упрямую ауру. На ее сережках иероглиф «успех», волосы выкрашены по очень сложной технологии. Здесь, на воде, она чувствует себя победнее, чем нежели на пляже, где лежат штабелями красавицы того же ранга, плюс-минус лапоть. Море загребает прозрачным неводом плоскую гальку, отправляет посушиться на солнце. Снова слизывает, белёсую и шершавую, соленым языком. Посейдон полощет ею свой зев и учится произносить громовые речи. Горе тому, на кого он их обрушит вдали от суши. Безопасно лишь на этом пятачке.

Пресвятая Богородица, что же рыба-то не ловится? Или невод худ, или нет ее тут. Видно, не я одна здесь такая искательница жемчуга. Московские суперденьги наштамповали цирцей. При них жиголо, а не бизнесмены. Деловые люди уж вспомнили слово «приданое». Я бесприданница – как романтично. Что эта жизнь без любви ожидания… пусть потечет по иному руслу, мне всё равно. Вот сейчас лягу на воду, буду долго глядеть в то, другое, воздушное море. Там потянулся косяк востроносых облачных рыб. Свобода тоже неплохо… я научусь одиночеству… мне сейчас двадцать два. – Это так мало, Аглая!

Просто не знаю, что делать с моей героиней. Конечно, Аглая сильный игрок, но ее и опекают как сильного игрока. Необходимо искусство, чтобы ввернуть слово, когда тебе не оставляют ни малейшего промежутка между чужой болтовней. Чудом произнесённое слово должно быть заметным, точно приветствие Иосифа, обращенное к Потифару. Нужно втереться в тусовку, где пятьдесят процентов участников неистово против, а остальные пятьдесят очень умеренно за. В общем, светские успехи Аглаи пока нулевые. Она недостаточно концентрируется на этой охоте, не восхищается преследуемым зверем. Оборотный капитал ее души слишком нужен ей самой. Поэтому Аглаечка проигрывает на дистанции драгоценные секунды. Добыча достается более прилежным.

Замах хуже удара. Я пообещала сорвать куш в игре, а вместо того теряю время с инструктором по плаванью из Боснии. Этот турок говорит по-сербски так, что я всё понимаю. Тонок как бритва, уклончив в беседах. Взглядом же прям и являет врожденную гордость. Похож на горы, на море, на солнечный свет. Опять у меня в руках ничего, кроме разве что высшего знанья, приобретенного за две недели. Благословен этот берег, куда я ступила ногой.

Сырая московская осень. Аглая нашла наконец работу по специальности. Занимается дизайном столовых приборов. Что ли ножик вилкин муж? Казино тоже не бросила. Самостоятельна до чёртиков. Бизнесмены не проявляют к ней интереса. Любят во всём ясность. Пока не перешла в категорию «девушка по вызову» – вызова не жди. За их тайны – всегда с нарочным, за их страсти – всегда с рассыльным – Аглае их слегка жаль. Сама она нанимает однокомнатную квартиру и выглядит непроницаемой. Даже без темных очков, а в очках и подавно. Все счастливые семьи похожи одна на другую, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. В жизни ведь нет сюжета, когда же он есть – он трагичен. Не надобен мне сюжет, спасибо, я обойдусь, лишь обойди несчастье мою героиню.

Море разное – одна беспредельная влага у отдаленных друг от друга берегов. Здесь оно блёклое и подвешено к горизонту, как на прищепках. Там кружат корабли, размагничивая корпус. Другие в доке, вытесненные наверх водой, смирно подставляют борта для ремонта. Скелеты третьих, подбитых в войну, торчат на мелководье. Будто кит выбросился на берег. Ах, как я был хорош, когда я плавал! На обрыве распластался цветущий шиповник. По берегу натянута колючая проволока, и всякий, идучи мимо, считает своим долгом принести домой столб. Курортное местечко довоенной Эстонии завяло. Уцелевшие корпуса пансионата разбиты на квартиры. Лишь по планировке можно догадаться, что всё принадлежало кому-то одному. Начало восьмидесятых, слова «реституция» никто еще не слыхал. Должно быть, это что-то неприличное?

Наш дом стоит сам по себе, его покойный хозяин владел рестораном. Теперь тут три его дочери, все с русскими именами. Некогда семья гордилась происхожденьем от русского купца. Подушка вышита крестом – купец на тройке. Гони, ямщик! Хозяин при жизни выделил часть земли сестре, она построила дачу. На границе двух участков общий колодец и погреб, обветшалые, небезопасные. Кругом лиловые колокольчики – мы звоним, звоним. Сестра жива, но с тремя немолодыми племянницами не общается. Сидит всегда одна в освещенном окне и пьет чай. Сколько можно пить чай? сколько лет можно пить чай? сколько можно выпить чаю? жизнь ее застыла. Аллегория одиночества. Тогда, в шестнадцатом году, на танцах, у меня был кружевной воротничок.

У середней сестры, владеющей середней частью дома, есть садовый участок. Здесь живет ее квартирантка Лорана – сын сбагрил мать за нелады с невесткой. Лорана тщедушна, похожа на старую деву. Всё время читает молитвенник и ни с кем не разговаривает. Уже две застывшие жизни. Господь всё видит... Он знает, что я не сделала зла Улафу и Пилле. Просто Пилле лишена чувства долга, этого ничем не восполнишь.

Через дорогу, ближе к морю, дом с балконом, на котором две немолодые дамы вечно пьют чай вдвоем. Будь добра, Иринушка, передай мне сливки. Сколько можно? я двенадцать лет сюда езжу… сколько же нужно чаю… сколько нужно тепла, чтоб растопить тысячи застывших жизней? А лето холодное, и мне самой неуютно. Сотрудник Володя Заховалер приехал с будущей женой и ее маленькой дочкой. Он теперь человек без селезенки. Лечили от белокровия и не велели иметь детей. Выбирал женщину с ребенком из трех вариантов. Взял ту, у которой самое младшее дитя. Теперь не надышится. Бумбик, ты чем измазалась? только что вытер рожицу… Будущая жена уж взяла начальственный тон. Он получил то, что искал. Теперь я должна получить то, что мне нужно. Иначе будет нечестно. От меня, нежеланного свидетеля, они прячутся, а столкнутся носом к носу – просят: Вера Алексанна, не рассказывайте о нас на работе. И наша с мужем жизнь застыла… сколько можно ездить в одно и то же место?

Мой четвертый по счету муж отдал местному фотографу проявить пленку и кой-что напечатать. Тот, увидавши на снимке Юлию, не взял денег за всю пачку фотографий. Юлия – вдова двух мужей, один из которых был пастором. Ее жизнь тоже застыла. Да, да, я их обоих любила… не обращайте вниманья на мои слезы… не всякой женщине выпало овдоветь дважды. В кирхе – пасторша, женщина, по будням бухгалтер. Это облаченье – оно мне было длинно, я подшила. Купила черные замшевые туфли с бантами – из уваженья к Божьему дому. Завтра конфирмуются двое юношей. Хорошие, особенно один. Верую – ответил я на вопрос госпожи пастор. И теплом повеяло от каменных стен, потому что я сказал правду.