Наталья Арбузова - Можете звать меня Татьяной

В России десятилетиями выкашивали всё лучшее. И что же? Александр Первый повелел казакам вести себя великодушно при взятии Парижа. Повиновались. Кроме того, что прикрикнули: «Бистро!» в кабачке, где им наливали, в иных бесчинствах замечены не были. Советские же солдаты после взятия Берлина дали себе волю, ничего не скажешь. И лишь один офицер осмелился подать рапорт о чинимых массовых насилиях. «Это право победителей», как сказала мать отвернувшейся девочке в фильме «Германия – бледная мать». Дайте России восстановиться. Дайте взойти культурным растениям, не стойте над душой. Вступаем в эру Водолея, а сие есть знак России. Но это, конечно, досужие измышления.

Аннексия Крыма. Поди объясни Джейн Псаки, кто такой Потемкин Таврический. «Это что, царь?» - спросил кузнец Вакула, глядя на осанистого человека, стоящего подле царицы. «Куды тебе царь, - шикнули на него запорожцы, - это сам Потемкин. В лучшем случае Джейн Псаки слыхала про броненосец «Потемкин». Поди объясни, как во время севастопольской обороны Лев Толстой, воюючи, писал «Севастопольские рассказы». Про Льва Толстого слыхали? А про Алексея Константиныча Толстого наверняка нет. Он там тоже воевал, лежал в холерном бараке, выжил, к нашему счастью. Про Тютчева тоже не слыхали? он написал два стихотворенья во хвалу дипломату Горчакову, успешными переговорами сохранившему нам Крым. Горчаков. Горчаков… славная фамилия, знакомая всем, кто любит Пушкина. А в Ялте дом Чехова. Про Чехова, должно быть, слыхали. Уж что-нибудь, искаженное, шло на Бродвее, я думаю. Перекоп, между прочим, вместе с красными брал Нестор Махно – недолгий их союзник. Потом – налево застава, махновцы направо, и десять осталось гранат.

Белогвардейский офицер Николай Туроверов рассказал, как оставляли Крым, и конь его плыл за ним. Стрелял, но рука дрожала.

Мой денщик стрелял не мимо –

В кровь окрасилась вода.

Уходящий берег Крыма

Я запомнил навсегда.

Из Маяковского:

Глядя на ноги, шагом резким

Шел Врангель в черной черкеске.

Трижды землю поцеловавши,

Трижды город перекрестил.

Под пули в лодку прыгнул. «Ваше

превосходительство, грести?» - «Грести».

А потом Иван Шмелев, «Солнце мертвых». Красный террор в Крыму. Волосы встают дыбом. Общая картина бегства белых из Крыма – выдумка Маяковского:

Мужчина даму бьет в морду,

Солдат полковника сбивает с мостков.

Беспорядочная погрузка была не в Севастополе, а в Новороссийске. И, конечно, не такая. Маяковский вообще любил выдумывать:

Сегодня с денщиком. Ору ему «Эй,

Наваксь штиблетину, чтоб видеть рыло в ей».

И, конечно, к матушке. А он меня к моей,

К матушке, к свет, к Елизавете Кирилловне.

Плохо же он знал русского офицера, да и солдата тоже. Доктор Пирогов во время севастопольской обороны сказал: «Наши солдатики прекрасно умеют умирать, но не умеют жить». Есть за нами. Самого доктора Пирогова солдаты почитали за чудотворца. Несут на носилках в лазарет тело. «Куда ж вы его, братцы, несете? ведь он же без головы». (Голову несут отдельно.) «А к доктору Пирогову несем, он пришьет». Простодушие и упрямство.

Татьянин отец перед революцией приехал в Россию с немецким дипломом и работал за золото у бельгийцев на Луганском паровозостроительном заводе. Никакой Украиною там не пахло. Когда князь Владимир нас крестил, а Илья Муромец ему служил, язык был один – русский былинный:

Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок,

Что ты на корзни, собака, потыкаешься?

Много позже из областей Австро-Венгрии пришел прекрасный, столь любимый мною украинский язык. Знаем наизусть не только всего Шевченку, но еще и Лесю Украинку. А кто выкупал Шевченку из крепостных? Жуковский да Кипренский.

Обидели вас коммуняки? устроили голодомор на Украине? А нас они не обижали? травили газами крестьянские бунты на тамбовщине. Вас Екатерина Вторая обездолила?

«Madame, при вас на диво

Порядок расцветет, -

Писали ей учтиво

Вольтер и Дидерот,-

Лишь надобно народу,

Которому вы мать,

Скорее дать свободу,

Скорей свободу дать».

Messieurs, - им возразила

Она, - vous me comblez», -

И тотчас прикрепила

Украинцев к земле.

А наших при ней никуда не прикрепляли? Задумала возродить кораблестроение как при Петре Первом, ее кумире. Но тот сам на верфи топором стучал, да и под конец недолгой жизни смертельно простудился, спасая тонущего матроса. Теперь, когда церковь снова в силе, принято Петра хулить. Конечно, ведь он упразднил патриархию. (А сам был жарко верующим.) Татьяна бывало смеялась, что скоро в университете нельзя будет преподавать профессору, не бывающему у исповеди. А Петра – его никому не отдала. И не подступайтесь. Так вот, екатерининский вельможа крестьян-корабелов ставил на работу за час до восхода солнца и отпускал через час после его захода. От зари до зари. Если же кто, не вынеся, бежал – брали в тюрьму жену его, и детей, и родителей. Томили, доколе беглый не сыщется. Общие беды у нас с вами, как ни крути.

Вы были зажаты между Россией и Польшей. Каково вы ладили с поляками – читайте «Тараса Бульбу». Не хотите? перевели на украинский язык и забыли? А между тем Гоголь – лучшее, что вы дали миру. Выкупил из книжных лавок и сжег первый свой прошиллеровский опус «Ганс Кюхельгартен». (Жечь любил и позже, на беду.) Написал «Вечера на хуторе близ Диканьки», похвалившись своей Малороссией. Позже так же поднял на руки и назвал принцессой свою Молдову мой современник Ион Друцэ.

После раздела Польши лишь Австро-Венрия могла исподтишка пытаться отторгнуть Малороссию от России. Кстати, первый из военных подвигов Суворова – усмирение польского восстания. Кстати же, в укор Маяковскому, о традициях отношений между российским офицерством и солдатами. Генералиссимус Суворов перед битвой на колени становился, кланялся солдатам – братцы, не выдайте. И не проиграл ни одного сраженья. Солдаты перед боем надевали чистые рубахи – в смерть, как на праздник. И этот плясовой ритм у Твардовскоо в потрясающей хрестоматийной «Переправе»:

Кому память, кому слава,

Кому темная вода.

Ах, хорошо. Зря Анна Андревна Ахматова не оценила. Воистину, есть упоение в бою. Поэтесса Инна Кабыш утверждает:

Никакая родина не стоит

Тех, кто умирает за нее.

Всё не так, прямо противоположно. Мой народ, его язык, его вера – крупнее меня. Нужна, может быть, и я, постольку-поскольку. Но бесчестья отечества не потерплю. Хотите меня вешать – вешайте. Вот вам веревка. Я разговаривала с парнями из Ивано-Франковска. Они так и сказали: «Придем ТУДА – будем вешать». И мой любимый старший друг подтвердил с удовлетворением: «Да, кого-то будут вешать». Никогда ему этого не прощу. Не дам вешать ИХ, рабочую косточку, двадцать пять лет кормившую своим трудом с глузду зїхавшую Украину. Брошусь наперерез.