Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

И все-таки он забылся.

Проснулся он редеющей ночью, когда луна застенчиво проявилась в пространстве. Он обнаружил, что все его тело испачкано кровью и руки, и ноги, пальцы, ладони и рот. Во рту стояла горечь, он понял, что и десны изранены, сочатся кровью. Он обследовал голову — на ней были раны и следы ушибов, чалма не защитила. Нет, кровью она не исходила, но вся была покрыта болью, пятна боли, то меньше, то больше, охватывали ее всю. Все эти камешки, что полились шлейфом за обломком-первопроходцем, долбали его по голове и оставили борозды. Тело было истощено и ныло, казалось расчлененным, словно ножом изрезанным. Он смочил краешек повязки капельками воды и склонился над ногой. Обернул ее несколько раз влажной тканью, и тут его охватило какое-то странное чувство. То же неясное ощущение, что он испытал перед тем, как услышать ворчание, предшествовавшее землетрясению. Он поднял голову — взгляд его встретился со страшным гостем. Голова его была увенчана величественными, загибавшимися назад рогами, они походили на рога козла. С морды свешивалась конусовидная борода — тоже похожая на козлиную. Передняя половина туловища была плотной, исполненной величия, в то время как задняя была худой и хрупкой, как тело песчаной газели. Глаза его блестели при свете луны, блеск этот был таинственным, умным и печальным.

Он стоял всего в двух шагах от него и глазел на него с любопытством сродни человеческому. Удад разглядывал его и заметил в краешках глаз непонятные слезы, в них сквозила тайна. Он вдруг услышал, как сам произнес помимо воли:

— Ты кто?

Дикий баран не изменил позы. Он чуть-чуть сузил веки, словно прилагая усилие воли и размышляя, как ответить.

Слезы укрупнились и повисли на его длинных ресницах, точь-в-точь как у прекрасной девы. Он опустил голову в стыдливом жесте невинности, что подтолкнуло Удада повторить свой вопрос:

— Ты, что ли, оборотень? Ты священный баран? Скажи мне по секрету.

Тот поднял голову в сторону отдаленной скрижали, подвешенной к вершине, потом обернулся кругом со спокойствием и мудростью долгожителя.

Удад продолжил заигрывание:

— Ты чего хотел сказать мне? Ты чего-то хотел передать по секрету? Ты что, посланец?

Тот сделал шаг вперед. Встал у него над головой во весь свой величественный рост, нависая так, что стал отчетливо слышен его запах. Запах этот обычно чуяли все, кто поднимался и заходил в устье пещеры, любой пещеры в Тадрарте. Он задрал правую лапу и стал теребить землю, покрытую острым щебнем.

— Ты видел, что со мной стряслось? — спросил Удад. А потом продолжал с большей уверенностью:

— Ты им скажи, я явился не за тем, чтобы могилы осквернять или клады раскапывать. Я пришел только затем, что пари заключил. Они понимают, что такое пари, об заклад биться? Ты им скажи, что хватит уже этого землетрясения на горе, хватит меня змеями да совами пугать!

Визитер опять затеребил землю копытом. Удаду припомнились все подробности его долголетней дружбы с представителями этой благородной породы и он прошептал:

— Ты ведь тайну мне сообщить хочешь. Ты хочешь… Чего? Что ты сказал? Повтори, что ты сказал…

Почтенное животное бросило на него быстрый взгляд. Потом двинулось и полезло вверх по скалам. Он заметил, что зверь устроился на одной каменистой вершине и сверху наблюдает за ним. Шерсть его блестела в серебристом свете луны, он прыгнул и скрылся меж скал и теней лунного света.

На исходе третьего дня он начал подъем к неприступной скрижали.

Вчера, когда приступил он к выполнению своего последнего долга, оборвалась его связь с равниной и пропала земля. Пропала до нижних склонов горы, и началось прямое возвышение к самому небу. Окрепло вечное покрывало, окутывавшее вышнюю вершину и скрыло вид мира нижнего. Пропала панорама гряды Акакус и вершин заколдованной четы — даже Сахара скрылась. Он никогда не предполагал, что Идинан окажется таким высоким. Его удивило, что высота горы с земли не представлялась такой мифической, неприступной до такой степени. Тайна, конечно, крылась в лисаме густой пыли, которой небеса стремились окутать вершину горы, ее голову, что взяли себе на вооружение люди Сахары, сделав себе подобие такой же маски и завесы.

Следы живых тварей на этой высоте также обрывались. В расселинах он натыкался на остатки гнезд соколов, развеянные ветром и изглоданные со временем солнцем, почти завершившим их исчезновение. На грудях пещер начертили свои образы и символику тифинага предки — оставили на твердых стенах свои рукописи, разводы и рисунки, покрытые слоем пепла и белой глины. Возле небольшого жерла одной из пещер он обнаружил талантливое изображение галош дикого барана, наполовину скрытое слоем белых отложений. Он взял камень, вознамерившись стереть наносное и обнажить гранит. Белая глина крошилась, превращаясь в пыль и прах, разлетаясь в воздухе. Наверное, это был язык потопа, что лизал здесь своды и покрыл илом рисунки. Он следил за красными линиями, продолбленными в скале, пока не обнаружил перед собой величественную фигуру дикого барана с непокорной головой и высоко поднятой грудью, туловище его было худощавым, шерсть взъерошенной, тронутой сединой наверху. На голове возвышалась башня из двух изогнутых рогов, а вниз свисала коническая борода.

О господи! Это же он, тот самый таинственный дикий баран, который навестил его после злосчастного землетрясения. Те же черты, все на месте. Такая же величавая фигура. Все тот же таинственный, грустный взгляд. А под правым копытом передней ноги выбиты знаки тифинаг черно-бурого цвета. Он попытался разобрать их, прочесть. Обнаружил, что часть букв скрыта под слоем мела, взял камень, вновь принявшись за полировку гранитной стены. Символы проступили наружу. Он прочитал древнее послание. Завет предков. Прародители говорили ему в этом завете: «Стой и слушай: кто спустился вниз, подымется, а кто подымется вверх — опустится». Он прочитал текст дважды. Трижды. Улыбнулся. Все тот же язык выгравированных посланий, что на скалах Тадрарта. Завораживающий, непонятный язык, каким вещают заветы: смысл первой фразы теряется во фразе последующей. Язык-игра, язык сокрытий, играет иносказаниями, рассеивает в воздухе намеки и символы. Предки мастерски играли в эту игру. Те же речения они использовали, когда чертили карты и планы с местонахождениями колодцев и кладов. Если читатель не был умен и искусен, умудрен опытом, он был обречен на гибель от жажды, головой лежа на краю колодца. Если захотел прочесть речение предков, надо было бодрствовать. Вот чему его научили скрижали Тадрарта.

И вот — здесь они прибегли к той же хитрости. Стой и слушай. Кто спустился вниз — подымется, а кто поднялся вверх — опустится. В чем тут смысл? Символику и буквы письма он различил, но надо же разобрать, что значат эти символы. Разбор таинственных знаков посланий предков требует гораздо большего времени, чем правильное прочтение по складам и определение букв в таинственной азбуке.