Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

В душе разгорелось любопытство, он решил-таки штурмовать заветный коридор.

А теперь выбирал камень покрепче, решившись сбить напрочь увесистый бронзовый замок.

В небе показался диск солнца.

Над головой его появилась фигура вождя.

Дервиш вскочил. Попятился на несколько шагов. Бросил сундук, продолжая сжимать в руке камень. Со щек его отхлынула кровь, Бледный, он произнес боязливо:

— Ты знаешь… Любопытство в груди сына человеческого — что змея бессмертная. В сердце каждого человека — шайтан!

Вождь улыбнулся на это.

— Неужто сомнение тебя в голову ударило! Ты что, решил, я могу о тебе плохо подумать?

Муса отрицательно закачал головой, а вождь заговорил с ним ободряющим тоном:

— Нет тебе нужды доводы свои приводить, нисколько я не собираюсь обвинять тебя в ненасытности. Ты забыл, что ли, ты — первый, кто тайну этого металла раскрыл и браслет злополучный в жертву всесильной горе принес?

— Я сам не могу простить себе этого любопытства…

— Ребенок ты великий, Муса! — рассмеялся вождь. — Разве не знаешь, что меня больше всего к тебе притягивает, что мне больше всего в тебе нравится, так это то, что ты просто большое дитя!

Дервиш улыбнулся. Адда поддерживал его, решил подбодрить и заговорил шутливо:

— Вот сейчас нарядимся в повадки шайтановы оба, мы с тобой, и любопытство из душ наружу, брат, выпустим. Давай, смелее бей камнем по замку!

Усмешки и шуточки вождя придавали ему смелости, он заговорил так, будто обращал речь к судьбе:

— Отступились мы от него, живые, и вынем его из мертвых. А почему нельзя? Он ведь, что женщина, капризен и своенравен. Враждует со всяким, кто ему верен, и дружелюбен со всеми, кто против него идет. Так почему бы и нет? Если б он так не поступил, не сказал бы о нем Анги, что это — бесовский металл. Если б он не был кокетлив, не забрал бы его шайтан!

Вождь склонился над дервишем. Наблюдал за его стараниями в ломании крепкого замка. И когда, наконец, дело это Мусе удалось, и бронзовый дозорный сломался, они обменялись друг с другом загадочными взглядами. Дервиш отступил, предоставив поле действия шейху племени — взять дело в свои руки. Сорвать покрывало с сокровища. Этот сундук будто таил еще что-то, кроме золота. Сундук такой загадочный — будто дал прибежище змеям. Будто это и не был сундук вовсе — а лишь флакон с запечатанным в нем гигантским джинном. Дервиш боялся флакона. Он очень боялся распахнуть крышку, чтобы из-под нее высвободился марид. Да дервиш всех этих великанов-маридов боялся.

— Давай, давай, Муса, — подбодрил его вождь с улыбкой. — Почему не хочешь, чтобы мы наше счастье испытали? Что, аскеты не в праве, что ли, наряду с дервишами, когда-нибудь счастье свое попытать по части кладов да золота? Давай. Дай нам испробовать такую возможность!

Их взгляды встретились еще раз. Вождь уловил свежий блеск раннего солнца в косом глазу дервиша. Дервиш ощутил в глазах вождя скрытую тревогу. Эта тревога передалась и ему. Поразила, зараза! Ему было страшно собственными руками приподнимать эту крышку — он спрятал их за спину. Он пришел в замешательство от этого движения, выставил их себе перед лицом, словно разглядывал впервые в жизни. Принялся нервно потирать ладони. Услышал, как вождь, с которого слетело все прежнее спокойствие, кричит ему:

— Открывай крышку! Чего ждешь?

Он сделал пару шагов вперед, зажмурил веки и — откупорил пробку на флаконе! Остался стоять с закрытыми глазами.

Он ждал, что содрогнется земля и рухнут ниц горы. Он полагал, что вся Сахара вот-вот зайдется в жутком каркающем хохоте сказочных великанов. Глаза так и не открыл, пока вождь не сказал ему:

— Вот так все это обычно происходит с наивными отшельниками, когда свалят с дорожки праведной и решают испробовать долю свою — завладеть кладом!

Затем он услышал, как тот заливается чистым смехом — смеется долго, раскатисто, весело. Он раскрыл глаза. Зрачки приготовились сопротивляться яркому блеску золота, отраженным золотой пылью солнечным лучам, однако, сундук не пылал — оставался тусклым. Почему? Он не был тусклым. В сундуке спал ослепительно белый призрак. Останки, закутанные в белое? Это что — останки?

— Что же это? — вопросил дервиш со всей присущей дервишам наивностью.

Вождь усмехнулся в ответ:

— А то ты не знаешь, что это такое? Ты и впрямь дервиш. Сам, что ли, не хотел удовлетворить беса любопытства своего? Что мы с тобой, недавно вот, не вознамерились разве втянуться в длинную вереницу богатеньких? Бери вот теперь! Это — твой клад. Это наше общее сокровище. Чего ж не двинешься, не возьмешься за клад, а? Ха-ха-ха!

Впервые в жизни он услышал, как степенный вождь Адда разразился таким противным смехом. Это был сатанинский смех. Что хотел вождь передать этим своим мерзким карканьем? Неужто шейх совсем утратил почтение и достоинство? Здравый смысл? Что может заставить уважаемого вождя племени потерять достоинство и степенность? Он бросился рвать эту ткань, свернутую в сундуке. Схватился обеими руками, рванул, потащил ее прочь из флакона… Из гроба. Бросил наземь, решил обыскать складки, развернуть, понять, что там внутри, наконец. Запах из-под ткани изменился, это было в новинку. Ткань хранила свой прежний запах, даже после того, как пролежала в могильном гробу долгие годы! Только вот теперь теряла невинность и великолепие. В руках Мусы все это чистое, белое, плотное превращалось в бесформенный комок.

Вождь перестал смеяться, бросил свою отвратительную реплику:

— Этого савана нам с лихвой всем хватит! Султан был мудрецом!

— Савана? — пробормотал Муса в детском изумлении.

Взгляд шейха покрылся загадочной пеленой.

— А что же, думаешь, это наряд невесты? Ты что, до сих пор полагаешь, что отшельники в состоянии что-нибудь иное в конце концов обрести, кроме савана?

Он опять засмеялся, потом перестал и добавил:

— Это будет самая давняя хитрость из рук иблиса. Он продолжает козни плести, мысли внушать, соблазнять врагов своих сотни лет. Не найдется в Сахаре ни одного страстотерпца, кто превзошел бы иблиса терпением. Вот проходит столетие, слабеет отшельник, спускается на землю грешную и желает счастье свое испытать. Как правило, уткнется в дверь за наслаждением. Или, можно сказать, любопытство его гложет, если использовать твое, понимаешь, мудрое изречение. Вот здесь-то и улучит иблис возможность для своего обмана, возьмет, да и высунет язык тебе в лицо, прямо как сейчас с нами! Ха-ха-ха!

— Но ведь ты же сказал вот сейчас, — запротестовал дервиш, — что не усомнился в моих намерениях. Неужели ты подумал, что я и вправду бросился клады искать?

Шейх утер свои щедрые слезы из глаз краем джильбаба. Подтянул кромку лисама вверх, зацепил за кончик носа. Степенность вернулась к нему.