Анаис Нин - Шпион в доме любви. Дельта Венеры

— Я скоро.

И приходил спустя два часа.

Однажды вечером, когда она прождала его слишком долго (и чувствовала себя крайне мерзко, потому что думала, будто он задерживается у другой женщины), ее уже не было, когда он пришел. Настала его очередь злиться. Однако это не изменило Пьера. В другой раз она закрыла его снаружи. Она стояла за дверью и прислушивалась. Она уже начала надеяться на то, что он не уйдет, и была глубоко несчастна при мысли о том, что испортила предстоящую ночь. Однако продолжала стоять и ждать. Он позвонил еще раз, довольно осторожно. Если бы он позвонил рассерженно, она, вероятно, не прореагировала бы, но звонок был робкий и виноватый, и она открыла дверь. Она все еще злилась. Он хотел ее, а она оказала сопротивление, что привело его в возбуждение. При виде его страсти она опечалилась.

У нее было такое впечатление, как будто он специально добивается подобных сцен. Чем сильнее возбуждался он, тем более далекой и сексуально несговорчивой оказывалась она. Однако она все же была очень влажной, и это совершенно сводило его с ума. Он сделался еще сладострастнее, раздвинул своими сильными ногами ее колени, и преодолев сопротивление, проник в нее и яростно разговелся.

В другие разы она, напротив, притворялась, как будто кончила, чтобы не уязвлять его, однако сейчас она решила не разыгрывать комедию. Кончив, он спросил:

— У тебя был оргазм?

И она ответила:

— Нет.

Это задело его. Он считал, что, сдерживаясь, она поступает дурно.

— Я люблю тебя больше, чем ты меня, — сказал он.

Он, однако, знал, как сильно она его любит, и именно поэтому не понимал ее.

Потом она лежала с широко открытыми глазами и думала о том, что задержался он наверняка не нарочно. Он уже заснул, как ребенок, сжав кулаки и прижавшись волосами к ее губам. Когда она уходила, он еще спал. На улице она почувствовала к нему такую нежность, что была вынуждена вернуться. Она бросилась на него, повторяя:

— Мне пришлось вернуться, мне пришлось вернуться.

— А я хотел, чтобы ты вернулась, — сказал он и дотронулся до нее.

Она истекала влагой. Скользя в ней взад-вперед, он говорил:

— Обожаю смотреть как я раню тебя там, внизу, раню, как ножом.

После чего он вонзился в нее, чтобы ощутить тот оргазм, от которого она до этого отказалась.

Уходя от него, она была счастлива. Могла ли любовь превратиться в пламя, которое бы не сжигало, как пламя святых индусов? Или Элена научилась ходить по углям и при этом не обжигаться?

Стояла дождливая ночь, улицы превратились в зеркала и отражали все. У Баска при себе было тридцать франков, и он чувствовал себя богачом. Люди говорили ему, что он хороший художник со своей собственной наивной и примитивной манерой письма. Они не знали, что он срисовывает с почтовых открыток. За последнюю работу он получил тридцать франков. Он был в восторге и намеревался отметить это событие, а потому находился в поиске одного из тех красных фонарей, которые означали наличие женщин.

Ему открыла женщина с внешностью доброй матушки, однако вопреки видимому добродушию глаза у нее были холодные. Она опустила взгляд на его ботинки, потому что с их помощью могла прикинуть, насколько туго набит кошелек гостя. После чего уже ради своего собственного удовольствия осмотрела гульфик на брюках. Лица ее не интересовали. Вся жизнь ее была посвящена сделкам с именно этой частью мужской анатомии. Ее большие глаза, по-прежнему ясные, так проникновенно смотрели на брюки, как будто она могла догадаться о размере члена каждого мужчины. Это был профессиональный взгляд. Она более других хозяек борделей старалась подыскивать соответствующую девушку соответствующему клиенту. Как правило, она предлагала конкретных девушек. Глазомер у нее был ничуть не хуже, чем у перчаточника. Она умела измерять своих клиентов по брюкам и подбирала для них подходящие калибры. Какое удовольствие, если окажется слишком просторно или если форма чересчур узка? Маман чувствовала, что современные люди крайне плохо понимают значение калибра. Она была не прочь поделиться своим знанием, однако мужчины и женщины оказывались теперь более небрежными и менее точными, чем она. Когда мужчина осознавал, что попал туда, где для него слишком много места, что это ничуть не лучше, чем слоняться по пустой квартире, он пытался максимально оправдать свой поступок. Он запускал член в плавание, как корабль в поисках гавани, не ощущая при этом ни малейшего контакта ни с чем, что могло бы его распалить. Или же он смазывал член слюной и пыжился, стараясь воткнуть его внутрь, так, словно ломился в закрытую дверь и застревал с обеих сторон с ощущением сморщенности и думая только о том, как бы сдержаться и не дать задний ход. А если девушка начинала смеяться от возбуждения или просто делала вид, что возбуждена, он моментально выскакивал за неимением места даже для одного-единственного движения. Человечество позабыло о важности правильно подбирать пары.

Только при более пристальном взгляде на брюки она узнала его. Он разделял ее представление о соответствии между партнерами и плохо поддавался удовлетворению. У него был капризный член. Он отказывался от «почтового ящика» и упирался, если перед ним оказывалась узенькая трубочка. Баск был знатоком и гурманом, когда речь шла о женщинах и сексе. Он предпочитал женщин с бархатной кожей, приятных, сердечных и тесных. Маман рассматривала его дольше, чем прочих клиентов. Он понравился ей, причем вовсе не из-за классического профиля, маленького носа, миндалевидных глаз, гладких, черных волос, стремительной походки и расслабленной манеры двигаться. И вовсе не благодаря красному платку и картузу, браво заломленному набекрень. Да и не по причине его умения соблазнять женщин. Объяснялось это исключительно его королевским pendentif`ом [29] Pendentif (фр.) — подвесок, носимый на цепочке; здесь — пенис. , его размером, податливостью и неутомимостью, его приветливостью и способностью расти по заданию. Она никогда раньше не видела таких членов. Несколько раз Баск клал его на стол, как будто то был кошелек, и стучал им, требуя внимания. Он вынимал его как самую естественную вещь на свете, так, как многие мужчины снимают пиджак, когда им жарко. Возникало впечатление, что ему просто противопоказано быть взаперти, что ему нужен свежий воздух и восхищение.

Маман всегда охотилась за красивыми членами. Когда в уборную заходил мужчина и расстегивал брюки, ей, как правило, удавалось заметить золотистый член, темно-коричневый или остроконечный, который она предпочитала. На бульварах она частенько обращала внимание на парочки, легкомысленно расстегивавшие брюки, и ее острое зрение позволяло ей заглядывать в темные отверстия. Лучше всего было тогда, когда ей попадался какой-нибудь забулдыга, мочившийся на стену дома. Он просто стоял и задумчиво держал член в руке с таким видом, как будто то была его последняя серебряная вещица.