Андреас Окопенко - Киндернаци

11-е: Скука. Выдача книг: подлость англичан — гибель «Атении», [12] «Атения» — английский пассажирский лайнер, потопленный 3 сентября 1939 г. немецкой подводной лодкой (погибло 1103 пассажира). Министерство пропаганды фашистской Германии обвинило в трагедии самих англичан, якобы замаскировавших пассажирское судно под военный крейсер. и как они пытали ирландцев. (Поджигали, посадив в кадку, как пальму. Топили в болоте. И как только целый народ может быть таким жестоким!) Я читаю вслух, потом мы в это играем. Перед сном рассказы о привидениях: из «Прародительниц» [13] «Прародительница» — драма классика австрийской драматургии Франца Грильпарцера (1791–1872), в которой появляется привидение, возвещающее о грядущих трагических событиях. и моего «Мамбукко». [14] Мамбукко — персонаж одного из массовых приключенческих романов, попадающий в болотную топь. Я ужасно хохотал над тем, как они боялись.

12-е: Скучно. Играли в «Мамбукко»: собрали все постельные принадлежности и играли, как будто это болото, где можно утонуть и задохнуться. В обед я стал дразнить этих трусишек, а они сподличали.

Вот трусы! Трое на одного — один навалился, другой бьет по коленкам, а третий душит. Жуткая драка. Я смотрю, чтобы Цакацан не залез на мою кровать, а тут Рулендер как даст мне по лицу жгутом из полотенца; я обернулся к Рулендеру, а в это время; Цвирк стаскивает с меня, штаны, а Цакацан лупит. Как тут обороняться! Но я не зареву, даже если эти трусы меня насмерть забьют.

Влетает горластая медсестра и всем раздает пощечины! Кто позволил? Разве мы тут для того, чтобы нас хлестали по щекам? Нечего сказать, хороша больница!

Только что, сразу после полдника, опять началась ужасная драка. — Дурацкое пускание «сигнальных ракет» — это зеленые и красные шарики из конфетных фантиков. Красный значит: «Отделаем его хорошенько?» Зеленый: «Пускай подождет!» Сегодня ночью назначено устроить на меня нападение. Они показывают друг другу припасенные иголки. Жду! Насмешки, издевательства, оскорбления: «Бесстыжая свинья, еврей, лжец! Грязный иностранец!»

13-е: Обещали словацких, болгарских, румынских вожатых. Шиш! Зато сегодня легочный тест, то есть пытка легочным зондом «Мо», все ждут, заранее трясутся. Цвирк ноет, говорит, хоть бы лучше пришли большевики! Всю воинственность точно рукой сняло. Скучища. Поскорей бы уж отсюда в лагерь!

Зондирование тоже не состоялось. Зато после обеда началось генеральное сражение. Боксерским приемом двинул Цакацана в морду, сам схлопотал по ребрам, Цвирк орудует иголкой. Снова треп обо всем подряд. Ведь это же подлость: приходится драться, потому что эта свора не пускает тебя в чертову кровать. А когда ты с боем отвоевываешь свое право лечь на свое место, тебя же объявляют драчуном, горластая медсестра хлещет тебя по щекам и объявляет, что ты останешься без полдника или без ужина. Наказание голодом!

Вечером пульс 100 ударов! Новая сестричка — ЭДИТ! Картофельные оладьи и цельное молоко. Охота на ведьм. Завтра будут брать кровь.

Карантинное отделение . Когда умрешь, ты оказываешься в подводной лодке, белой, бесшумной, с герметически задраенными отсеками, тусклыми лампочками, которые торят всю ночь, и в полном одиночестве. Даже изнутри можно разобрать, что там написано: 10. Сейчас белое уже стало просто белым, глаза к нему привыкли, приятно, что горит свет, при свете все-таки не так страшно, но белизна, точно в фантастическом мире, — все-все бело, всюду чистейшие; сверкающие белизной плоскости и шары, и лишь многочисленные сигнальные кнопки переливаются всеми цветами радуги. А на белом ящичке стоит столь желанное питье. Но это питье — густой малиновый сок, а моя жажда требует чистейшей воды, такой студеной, чтобы от нее ломило зубы. Полусфера из матового стекла у меня над дверью, такая же, как все остальные, тоже начинает меня занимать, становится разноцветной и переливчатой. Опять горит огнем кожа — эта чужая, пятнистая желтоватая кожа, усеянная красными точками, в глаза будто насыпали песку, хочется тереть и тереть, выгребая его лопатами, веки опухли так, что остались одни щелочки. Ко мне приходило болото. Зря сестра смеется. Оно приходило в человеческом облике. Безутешные слезы, Такое счастье, что пришла сестра и что горит свет. Жадно глотаю питье, даже малиновый сок. В «Беллависте» ты уже с полудня. «Воды? Нет, от нее ты можешь умереть». — «Потому что у меня температура сорок?» — вспомнилось вдруг отчетливо. «Уже пониже». — «У меня что-то с глазами?» — «У тебя корь». Смертный приговор надолго погасил свет чудесных, бесшумных лампочек.

Больничная палата.

С. (Пишет/отмечает в графике: ангина, бронхит, грипп. Температура 39.2 / 110.)

Ш. Так чем же ты все-таки болен?

B. (Засыпает.)

C. Все сразу, что только можно подхватить.

Ш. А сыпь? (Засыпает.)

С. (вытаскивает термометр из подмышки Ш.): Разве тут угадаешь? Что-нибудь не то съел, вот и высыпало. (Щупает пульс, затем заносит данные в график Ш.): Температура 38.8 / 90.

Ш. Чем же мы болеем?

С. Слушай, не надо приставать ко мне с вопросами; вот завтра придет фрау доктор Путер, тогда все и узнаете.

В. Нас отправят в «Белависту»?

С. Вот еще не хватало! Я хочу, чтобы вы остались у меня здесь. Опять зачесалось? Ничего, сейчас присыплем детской присыпкой.

Ш. (с хохотом 15-летнего мальчишки): Наш бебик!

С. (присыпая В): Ишь, расшумелся! Радуйся лучше, что тебе не нужна присыпка.

Ш. (смеется по-взрослому): А почему бы и нет! Я тоже не прочь, чтобы мне кое-где присыпали.

С. (притворяется, что не понимает его, продолжает пудрить В.): Какой же ты у нас все-таки бледный. Тебе бы почаще на солнышко.

B. (Бьет кулаком по своей словацкой подушке.)

C.: Что это ты?

B. Какая же это тоска зеленая, сестричка! Все ждешь-ждешь весны, а она тут все никак не начинается.

C. В «Серне» все начинается с запозданием.

Ш. Но сегодня-то солнышко по-настоящему припекает. Анчи! (Тот, посыпанный детской присыпкой, уже спит.) Партийные бонзы со своими бабами уже вовсю загорают на террасе.

С. Сколько раз тебе повторять, Шустер, чтобы ты не смел подходить к окошку!

Ш. (делает непристойный жест): …Со всеми бабами — учительшами и с чешками.

С. Только не со мной.

Ш. (с высоты своей умудренности): Так всегда было, сестричка: есть такие, и есть сякие.

К. Это верно.

Ш. Видали Милицу? (Водит пальцем по своему лицу): Фу ты — ну ты!

С. Да уж! Размалевана, точно артистка немого кино.

Ш. И даже глаза! Вокруг глаз все обведено синим. Это надо же так! Сестричка, а сестричка!

С. Ну что?

Ш. А вы бы так хотели?

С. Немецкая женщина не красится. (Этот разговор ей надоел, и она выходит из комнаты.)